Die Geburt der Tragödie. Friedrich Wilhelm NietzscheЧитать онлайн книгу.
нашем скромном участке мы растим совершенно уникальный картофель. Запомни это, Даника. Он впитывает силу гор и соки долины и растет в земле, удобренной любовью. Любовь-то и делает его исключительным. Наша любовь к земле, – так он обычно говорил.
Разговоры про любовь всегда казались Данике небылицей, хотя она и не осмеливалась признаться в этом отцу. Для нее их картофель ничем не отличался от любого другого, который ей давали для сравнения. Она не замечала разницы ни на вид, ни на вкус.
Теперь же, когда самого его предали земле, на Дани-ку легла обязанность следить за посадками, равно как и за скотом и за вдовой, чьи измученные ревматизмом пальцы едва могли разбирать шерсть.
Больше всего ей хотелось все бросить и последовать примеру старших братьев. Уехать, сбежать. Она понятия не имела, где они, что с ними случилось. Пали ли они благородно и храбро в сражении по другую сторону гор или просто погибли из-за какой-нибудь чепухи на другом конце света. По крайней мере, они еще не вернулись домой, хотя и обещали.
Даника не знала, что один ее брат пьяным упал в пересохший колодец в Италии, когда в одиночестве прогуливался по виноградникам, а второго брата поглотили мечты о лучшей жизни в Америке. Зато она отлично была осведомлена о том, что ее угрюмая и склонная к полноте сестренка ведет беззаботную жизнь в различных заведениях вдоль берега. Вероятно, за ней присматривал какой-нибудь альфонс, вовремя помогавший ей переехать, прежде чем надзор за порядком возьмет ее предприятие в оборот. Даника с матерью периодически получали письма, в которых Таяна изо всех сил старалась скрыть источник своих скромных доходов. Много шьет, писала она. Мама гордилась этим объяснением. Обратного адреса на письме никогда не значилось. В сравнении с этим жизнь на ферме была, наверное, не так уж плоха, хотя Даника по природе была лучше приспособлена к ремеслу, чем ее более осмотрительная сестра.
Так или иначе, и от земледелия, и от проституции было далеко до той странствующей жизни, о которой в глубине души всегда мечтала Даника. По крайней мере, с тех пор, как в детстве встретила на ярмарке мрачную, но жгучую певицу.
– Подожди здесь, а я пойду переговорю со знакомым, – попросил отец. Она охотно кивнула и уселась прямо перед фургоном, чтобы лучше было видно представление.
Певица была одета в огненно-красное платье, у нее были длинные распущенные волосы, черные как уголь. Вокруг сидели трое таких же темноволосых музыкантов с блестящими лбами и в расстегнутых рубашках. Они уселись на маленькие табуреты, держа инструменты на коленях, и играли, закрывая глаза и отмеряя такт левой ногой. Нет, они не отмеряли такт, они стучали потрепанными подошвами по доскам так, что мелодию окружал раскатистый грохот. Фургон ожил и запульсировал.
Женщина была боса, с золотисто-коричневыми пальцами ног. Она танцевала и пела. Стройное тело сворачивалось и расправлялось, непослушные волосы обвивали ее языками пламени. В ней чувствовались сила и дикость, которые прежде всего жили в голосе.