Феноумен. Антон РайЧитать онлайн книгу.
всецело доминирует над материей. Собственно, феноумен можно назвать воплощением торжества идеи над материей.
19. Скажем несколько слов и о материи. При упоминании природного явления философы любят, даже не любят, а просто обожают прибавлять такие слова как «всего лишь», «не более чем» и прочие в этом же роде. Мы познаем, но всего лишь явление. Мы познаем, но не более чем свойства материи (якобы не затрагивая сущности явления, хотя всякая сущность познается лишь через присущее). Все эти прибавки, как уже должно быть понятно, являются следствием доминирования идеи в феноумене, но по отношению к феноменам они совершенно бессмысленны. Когда мы познаем природные явления (феномены), то мы изучаем материю, когда – рукотворные (феноумены), то мы постигаем воплотившуюся в материи идею. Если вы не хотите изучать «всего лишь материю», так и не изучайте, а если изучаете – то не прибавляйте словосочетание «всего лишь». Вообще, «упрекать» материю в том, что она есть «всего лишь только» материя, все равно что упрекать козу, в том, что она всего лишь коза, а глаза – в том, что они всего лишь глаза, и любую вещь – в том, что она есть всего лишь только эта вещь, а не (вдобавок) нечто совершенно другое. Феноумен, например – всего лишь сотворенный руками человека объект. Тоже не бог весть что. Если же мы учтем всю проблематичность познания природного мира, то всякие «всего лишь» прибавки отпадут сами собой, и ученым, занятым познанием природы, конечно же, никогда и в голову не пришло бы бросить какое-нибудь «всего лишь» словцо. Но они впадают в другую крайность, и вся философия для них – «не более чем» болтовня. Всего лишь философия, так сказать.
20. Что касается различных толкований платоновского (и пост-платоновского) понимания идей, то, хотя некоторого рода неясность всегда сопровождает всякого рода познание, а особенно такое, где особо важную роль играют слова (а философ и есть тот, кто произносит умные слова, философию же можно определить как говорящий разум), – так вот, несмотря на это, сущностная неясность в понимании идеи проистекает именно из ее исключительно незримого существования, что мистифицирует идею, превращая философа в какого-то прорицателя. Есть вещь зримая, и есть вещь умопостигаемая (идея). Есть дерево, и есть идея дерева. Мы ее не видим, но она есть. Но где растет дерево-идея, где же все-таки обретается умопостигаемая вещь? Платон ведь не помещает ее в голову человека (да, идея умопостигаема, но рождается она не в голове, – во всяком случае, не в человеческой голове) – и все же где-то она есть. Так создается потенциально мистическое пространство идей, существующих параллельно со зримыми вещами. Но мистика и наука – две вещи несовместные. А уж что нечто мистическое может толковаться хоть так, хоть этак, подразумевается; соответственно, каждый может домысливать способ существования идей так, как ему больше нравится. А вот когда мы ясно видим, как соединяется идея и вещь (человек попросту формирует вещь на ее