Последняя исповедь Орфея. Артем Андреевич БелоусовЧитать онлайн книгу.
что непроизвольно вызывает на моем лице довольную ухмылку. Найдя среди завалов микрофон, я проверяю, хороши ли меня слышно, и начинаю объявление своего обличительного заключения
– Итак, господа зрители, сегодня мы все становимся свидетелями случайного, но, как оказалось, необходимого процесса над отдельно взятым лицом. Быть может именно сегодня обвиняемый выйдет из порочного круга самообмана, создающего лживую картину мира, и груды комплексов, что порождают неконтролируемую агрессию к окружающим. Я бы с удовольствием отказался от термина «приговор» и заменил его на «прощенье», но формальности, сами понимаете… Что ж, приговор следующий: Именем Се… ах, да, не хочет ли подсудимый произнести свое последнее слово? И где стенографисты с художниками? Мы ведь в суде, давайте обрадуем Фемиду и будем соблюдать проформу.
Перед глазами восторженной публики материализуется шестирукий Эдуард Мане с мольбертом и кистями, принявшийся за дело без промедлений, расплескивая краску по всему залу.
– Теперь за визуальную составляющую переживать нет смысла, – улыбаясь произношу я, параллельно стараясь увернуться от летящего в меня масла. – передадите после слушания мне работу, Эдуард? Я охотно повешу ее в своей почивальни.
Мане кивает и подключает к деятельности все свое тело. Кисти зажаты между пальцами ног, в зубах и подмышках. От бурной деятельности спустя пару минут он оказывается полностью залитым краской и теперь больше напоминает живую кляксу цвета радуги, нежели человекообразное существо.
За ним возникает маленький письменный стол с печатной машинкой, по клавишам которой со скоростью пианиста-виртуоза летают пальцы Анны Достоевской. В отличие от Мане, выглядит она привычно, без каких-либо анатомических изменений. Взгляд сосредоточен, она – механизм, состоящий из микрофонов-ушей, соединенных с пальцами блуждающим нервом, который выполняет функцию проводника.
– У нас тут, конечно, не «Идиот», поэтому думаю вы будете слегка разочарованы. – обращаюсь я к Анне Григорьевне. – Что же… Именем Себ… ах, да, финальное слово подсудимого!
Вся деятельность резко прекращается. Глаза каждого в зале обращены на бедолагу, что сидит на койке, поджав ноги и скрыв лицо за коленями. Он понимает, что приговор для него станет решающей пулей в голову, и как-то помешать этому он не способен. Подождав минуту, я обращаюсь к зрителям:
– Весьма содержательно, не так ли?
Зал взрывается хохотом, за которым следуют аплодисменты, раскатистые, как звуки грома во время грозы, чьей оглушающей силой хтонического ужаса, знакомого всякому смертному, любит баловаться Зевс во время очередных перепадов настроения. Я откланиваюсь на манер комедийного актёра, дающего сольное шоу на свой юбилей в Альберт-Холле. Овации не прекращаются, наоборот, нарастая с каждой секундой. В меня летят букеты цветов, монеты, мастерки и все, чем богата благодарная публика. Пытаясь их успокоить, я снова начинаю стучать