Дарвиновская революция. Майкл РьюзЧитать онлайн книгу.
причин органического происхождения, где Дарвин – не более чем одно из звеньев единой цепочки, то нам ничего не остается, как метаться туда-сюда, то обращаясь к древним грекам, то возвращаясь к современности. В самом деле, это история, не имеющая конца, ибо многие аспекты причин происхождения органики по-прежнему достаточно спорны (Левонтин, 1974). Но если мы хотим очертить границы нашего поиска в более узких пределах и рассмотрим главный вопрос, ставший основным вопросом теории эволюции: «Где и как люди обратились к идее эволюции?» – то мы можем ограничить область нашего исследования 25-летним периодом. Давайте подумаем вот над чем: в 1851 году, когда в Кембриджском университете были впервые введены экзамены по научным дисциплинам, в частности по биологии, то один из экзаменационных вопросов звучал так: «Расскажите об ископаемых и их значении для науки, показав, что их открытие не ведет к теории естественного преобразования видов» (Кембриджский университет, 1851, с. 416). Однако уже в 1873 году в одном из экзаменационных билетов студентам предлагалось признать «истинность гипотезы, что ныне существующие виды растений и животных произошли от других, совершенно отличных от них видов», и поразмыслить над причинами этого (Кембриджский университет, 1875, с. 162). Если кто-то выскажет разумное предположение, что само время внесло в жизнь, а стало быть, и в выпускные экзамены свои коррективы, то такое предположение будет совершенно бесспорным, и следствием этого явилось то, что буквально за четверть века научное сообщество резко изменило свое мнение по вопросу об эволюции, сделав поворот на 180 градусов. Поэтому наш пристальный интерес к этому довольно короткому периоду времени вполне оправдан.
Что касается меня, то я собираюсь балансировать где-то между двумя этими крайностями – между свидетельствами, уходящими в глубь истории человечества, и свидетельствами недавнего прошлого, хотя поскольку я намереваюсь копать глубоко, то я все же предпочту придерживаться недавнего прошлого. Другими словами, я в меньшей степени буду затрагивать историю происхождения органики и связанные с ним проблемы в целом и в большей – историю перехода к эволюционизму. В частности, я подвергну серьезному анализу саму концепцию дарвиновской революции: мой интерес будет усиливаться по мере того, как Дарвин будет приближаться к арене истории, и будет ослабевать по мере того, как Дарвин будет с нее постепенно сходить. Возможно, читателю покажется странным, что, повествуя об истории науки, я руководствуюсь исключительно теориями и открытиями великих мужей, этой горстки одиноких гениев, с которыми связаны и с позиций которых освещены все самые значительные события прошлого. Но, как бы ни был предубежден читатель против подобного подхода, уверяю: ничего пристрастного или тенденциозного в моем намерении нет; более того, я уверен, что использование имени и заслуг Дарвина в качестве путеводной нити не так уж и ужасно. В конце концов, именно он написал «Происхождение видов» — во всех отношениях