Доктор Фауст и его агентура. Марк БерколайкоЧитать онлайн книгу.
с изрядной выгодой продающему воину право участвовать в крестовом походе.
В обмен, например, на его деятельное участие в операции по доставке в Москву золота Испанской республики.
В обмен на подвиги руководимых им диверсионных групп и на добытые его агентурой секреты об атомной бомбе, ракетной технике, электронике, производстве цветной кино-фотопленки…
Наконец, в обмен на ликвидацию Льва Троцкого.
Впрочем, Льва отец презирал тоже – за то, что тот, по чьему приказу армия с ревом «Даешь!» снесла бы дачи сталинские, Горки Ленинские и Кремль в придачу, приказ этот не отдал, а выбрал жалкую участь падшего ангела Революции.
Незадолго до смерти пояснил, как всегда, слегка снисходительно:
– Понимаешь, мальчуган…
Почти никогда не звал меня по имени.
Ведь агенту имя не полагается, а я, его сын, был для него кем-то вроде нелегала, откомандированного на задание в далекое туманное будущее Родины, которой он служил не за страх, не за совесть, а за что-то такое, чему названия нет. Родины, которая воздала ему лишением всех званий, наград и двенадцатью с половиной годами отсидки – без амнистий и послаблений. Двухэтапной отсидки: для памятного начала – полтора года в камере на Лубянке за то, что хоть и генерал госбезопасности, но еврей… – а ведь еще был жив Игрок, в 1940 году сказавший, что ликвидация Льва – это подвиг, за который партия будет благодарна всем, кто его свершит. И детям их будет благодарна, и внукам…
Берия, отправивший Игрока в давно ожидающий того ад, из лубянской тюрьмы успел отца вытащить… но вскоре наступил второй этап, и генерала – за гуманное отношение к нему грозного мингрела – заперли сначала в Бутырках, а потом во Владимирском централе.
На одиннадцать лет.
А последующие отказы в реабилитации, в восстановлении звания и назначении пенсии были чем-то вроде приветов от Родины, с удивлением обнаруживающей, что ее верный сын, один из лучших разведчиков мира, все еще не сдох.
Но вот что странно: в ответном отношении отца к Родине обиды и неприязни не было – нет, он держался за нее, как держится за трапецию гимнаст, работающий без страховки под куполом цирка.
Да, трапецией под самым куполом цирка – вот чем была великая и ужасная страна для самых ярких, смелых и талантливых своих разведчиков, ученых, инженеров, полководцев, наркомов, а когда они, исполнявшие на ней невиданные ранее трюки, померли, она, проржавевшая, оказалась на помойке.
Он умер тридцать восемь лет назад, а мне сейчас девяносто пять. И я говорю ему, внедрившему меня в недоступное для него самого будущее: «Вы были правы, товарищ комиссар госбезопасности, относясь ко мне, как к многообещающему резиденту. Любой другой вид отцовской любви показался бы мне пресным».
А он, объясняя, почему не уважал Льва, сказал мне:
– Понимаешь, мальчуган, организатор Октябрьской революции, организатор победы в ужасной войне, ничего вроде бы не боявшийся, вдруг испугался ненависти, которая питала к нему верхушка партии. Хотя этому сборищу