Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 1. Юзеф Игнаций КрашевскийЧитать онлайн книгу.
Ян также попал в Рим в пору для богослужений, потому что их было достаточно каждый день, а также там находилось много новых реликвий, которым поклонялись; но для покупок рукописей время было плохим.
Правда, что греки, убегая от турок, привозили их в Рим с востока очень много, но святой отец Николай V, который сидел тогда в апостольской столице, всё, что где попадалось, забирал для новой Ватиканской Библиотеки; был ревнивым и никому подкупить себя не давал.
Также сносили отовсюду у кто что было, и складывали святому отцу, который по целым дням, как говорили, эти рукописи рассматривал и радовался им. Не запрещали с них списывать копии и другим, но с каллиграфами даже в монастырях было трудно.
Греки, прибывшие в Рим, как Георгий из Трапезунда, Теодор из Газы, Деметриус и другие, имена которых могу забыть, по-видимому, привезли с собой больше греческих манускриптов, чем латинских; мало кто тогда был сведущ в греческом языке, и чтобы ими воспользоваться, сперва их следовало перевести, что также папа наказывал учёным, которые его окружали.
Поэтому большой урожай мой опекун вывести из Рима не смог, но и тому был рад, что Бог дал. Снова заказал другие для себя и для краковских коллег, которым они были нужны.
Так мы, пробыв самое жаркое время в Риме, поглотив множество богослужений, много наслушавшись – особенно я, который первый раз был на таких торжественных событиях – начали собираться к отъезду.
О себе я могу поведать только то, что у меня там на множество вещей первый раз открылись глаза. Я был бы очень рад этому путешествию, несмотря на неудобства и невзгоды, какие мы испытали, если бы не Слизиак и его избыточная забота. Давала она пищу для размышления и позволяла о многом догадываться, и убеждала меня в том, что, должно быть, к этому привязана какая-то тайна моего рождения и моей судьбы.
Всё-таки не случайно, проведав о том, кто я был, Слизиак так прилип ко мне, так вдруг пристал к сироте и в Риме хотел его навеки за горами поместить, дабы о нём не было больше, ни слуха, ни духа. Я был уверен, что этот человек, который бывал в Литве и знал Вильно, знал о Гайдисах, о моём происхождении тоже, должно быть, что-то знать и скрывал это. Было явным, что меня хотели удалить со света или, по крайней мере, с глаз.
Сердце моё обливалось горечью, когда я думал об этом, хотя маленький и слабый, говорил себе, что этот мрак должен пережить и найти родителей, если живы, а если их на свете не было, хоть информацию о них.
Это моё огорчение, мысли, которые я должен был скрывать, несоменно, посодействовали тому, что я не по возрасту стал серьёзным и зрелым.
Когда приближалось, наконец, время покинуть Рим, ксендз Ян удвоил богослужения, а я с ним, но вынести того же, что он, я не мог. Хотя днём была ужасная жара, иногда даже такая, что на улице и собаки не было видно, потому что все прятались по углам и в тени, ночами мучил пронизывающий холод, а ксендз Ян и ночи часто проводил на молитве, лёжа крестом.
От этого, или от воды, которой пили вдоволь, добавив инжира и плодов, в итоге