По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову. Корейские сказки. Николай Гарин-МихайловскийЧитать онлайн книгу.
делатели фальшивых денег положили основание многим крупным состояниям, получая сами в награду всегда смерть, – от ножа ли, от удара ли топором сзади, или во сне, а то дверь одинокой кельи, – мастерская несчастного мастера, – подопрут снаружи, обложат келью соломой и зажгут солому.
– О, какой перекос! О, как страшно! А смотрите, смотрите, совсем нависла та гора: вот-вот полетят оттуда камни… Ничего хуже этой дороги я не знаю… А вот на ровном месте зачем понадобились все эти извороты… мошенничество очевидное, чтоб больше верст вышло… Ведь они, все эти инженеры, как-то от версты у них: чем больше верст… понимаете? Ужасно, ужасно…
– Но, помилуйте, это образцовая дорога. Поразительная техника, смелость приемов.
– Вы, вероятно, тоже инженер?
– Д-да.
Веселый смех.
Поезд гулко мчится, и притихли навек загадочными сфинксами залегшие здесь насыпи-гиганты, темные, как колодцы, выемки, мосты и отводы рек… Смирялись камнем и цементом окованные реки, – не рвутся больше и только тихо плачут там, внизу, о былой свободе.
А в окнах все те же башкирские леса – в долинах ободранные от коры береза и липа, на горах – сосна и лиственница; те же вымирающие башкиры.
Станция Мурсалимкино.
Русские крестьяне о чем-то спорят с башкирами. Башкиры смущенно говорят:
– Наши леса…
– Ваши, так почему же, – раздраженно возражают им крестьяне, – казенные полесовщики?[2]
– Чтоб никто не воровал, – отвечают не совсем уверенно башкиры.
– Да ведь воры-то кто здесь, как не вы? Первые воры и жулики… Палец об палец не ударят: «я дворянин», а свести лошадь да в котле сварить – первое его дворянское дело, сколько ты их ни корми и ни пои.
Смущенные, худые башкиры спешат уйти от нас, а Василий продолжает с той же энергией:
– Землю на пять лет сдает, а уже зимой опять идет: дай чаю, дай хлеба, дай денег… «Да ведь ты все деньги взял уже?» – Ну, снимай еще на пять лет вперед… Чего же станешь делать с ним? И снимаешь…
– Дорого?
– Да ведь как придется… Уж, конечно, за пять лет вперед больше двугривенного на десятину не приходится платить.
Я смотрю в веселые глаза говорящего со мной.
– Худого ведь нет, – говорю я ему.
Усмехается довольно:
– Да ведь не было б, коли б другой народ был…
– Вас-то, русских, много теперь?
– Пятьсот в нашей деревне. Вот только эти хозяева донимают…
– Выморите ведь их скоро, – утешаю я.
– Дай бог скорее, – смеется крестьянин, смеются другие, окружившие нас крестьяне.
– А я вот слышал, – говорю я, – что у башкир землю отберут и из вас и башкир одну общину сделают.
Лица крестьян мгновенно вытягиваются и перестают сиять.
– Бог с ней и с землей тогда: уйдем… От своих ушли, а уж на башкир еще не заставят работать… Уйдем, свет за очи уйдем…
– Но ведь башкиры тоже люди…
– Ах, господин хороший,
С 1830-х годов царское правительство стало проводить политику «организованной» колонизации Башкирии русским крестьянством, в связи с чем огромные площади пахотных и других угодий перешли к переселенцам и в казну.