Тайна полярного князца. Геннадий ПрашкевичЧитать онлайн книгу.
трещит, как птица короконодо: вот у него ноги болят, вот он дышать хочет, вот хочет видеть сендуху, рвать руками вкусное оленье мясо. Вы кормите скушно, трещал, как сами едите. Одна только вяленая оленина, да икра желтая чировая. Ну, еще красная кетовая. Так только и толочь ту икру, печь тугие барабаны– особенные оладьи.
Зима.
Ледяной ветер.
– Хочу видеть родимцев, – жаловался.
– Откочевали родимцы, – качал головой Дежнев.
– А я чувствую: близко, – не соглашался. – Чувствую: брат Энканчан близко. Он – Кивающий. Он никого не боится. Злой таньга Мишка Стадухин пожег стойбища ходынцев, загнал людей в холодные горы, но если подам особенный знак, брат Энканчан непременно явится. Он где-то рядом, он знает, что людей при Семейке осталось совсем немного. Конечно, пищали есть, огненный бой, но людей мало. А ходынцы нынче сердитые. Если Кивающий прикажет, тучами спустятся с гор, поколют таньгов копьями, как осенних олешков. Пошли верного человека к уединенному зимовью, – предлагал, хитро щуря одинокий глаз. – Пусть повесит на условленную ондушку шкурку рыжей лисы – хитрого зверя шахалэ. Это мой знак! – пояснил радостно. – Пообещай подарки Энканчану. Железные топоры дай. Одекуй, ножи, котлы красной меди – все дай Кивающему.
Хитро подмигивал:
– Сильный бой хуже слабого мира.
Сидел на понбуре из оленьих шкур, качал головой, круглой, красивой, как травяная кочка. Лицо пепельное, плоское. Все исчеркано глубокими морщинами – как шрамами. Левый глаз вытек – когда-то выстрелили стрелой. И копьем когда-то кололи. Он все вытерпел, а зачем? Вот сидит один в казенке, жаловался. Нет даже девушек, чтобы выколачивать пыль из полога.
– Дальнее зимовье? – спросил Семейка.
Князец затрепетал:
– Дальнее.
С надеждой показал на побитых пальцах:
– Один мидоль… Два мидоля… Три… Один, два, три дневных перехода… Совсем уединенное зимовье… Повесишь на ондушку шкурку рыжей лисы, и пусть твой человек подождет князца. Кивающий увидит шкурку. Он остановится и спросит себя: лэмэнголь? Он спросит себя: зачем на дереве висит знак плененного брата? И правильно поймет: я зову. И придет.
– А если не придет?
– Ну, обязательно придет – простодушно отвечал Чекчой. – Если иначе, соберет ходынцев. – Щурил остальной глаз: – Убьет!
– Но ты же не убил, и другие не убили, – возражал Семейка, поглаживая русую бороду. – Разные народы пытались меня убить. Тунгусы, к примеру. Омоки. Еще анаулы. Лукавый чюванец кидался на меня с ножом.
– Ну, тогда таньгов много было, – знающе объяснял Чекчой. – А теперь мало.
– Ну, нас побьете, другие придут.
– Ну, может придут. А может, кончатся.
Помолчали.
Потом Дежнев усмехнулся:
– Скажи брату: пусть несут ясак. Так зарежем тебя, а понесет ясак, всем выгодно. Каждому дам подарки. Мирно жить будем.
– Кивающий сердит, – качал Чекчой головой. – Пошли человека к уединенному зимовью.
– Почему думаешь, что брат придет с миром?
– Ну,