Сезон отравленных плодов. Вера БогдановаЧитать онлайн книгу.
джунглях. Илья задерживается на пороге, бросает взгляд на сумку и пакет, протягивает руку:
– Давай отнесу.
Женя мотает головой, продолжает распускать шнурки, путаясь пальцами в петлях. Илья уходит, остаются только запахи электрички, бензина, дезодоранта и порошка для стирки. Женя украдкой нюхает свое предплечье. Оно пахнет болячками, грязью и загаром, древесной корой, усыпано точками комариных укусов.
Она берет пакет и сумку и заходит в дом.
Женя терпеть не может семейные застолья.
Всегда страшная суета, все носятся с едой, а Женя должна смотреть за пирогом в духовке, чтобы не сгорел, принести редиску с огорода, помыть ее, помыть посуду, поставить чайник, принести стул, блюдо, полотенце, помочь раздвинуть стол, не мешаться под ногами, показать гостям, где переодеться и положить вещи.
А после начинаются разговоры.
Женю сажают на табуретку рядом с теликом, и надо вести себя прилично, молча есть и слушать, изображая интерес. Иногда гости спрашивают дежурное «а как школа?», «кем собираешься стать?». И Женя отвечает «хорошо» и «переводчиком», а остальное за нее нетерпеливо дополняют папа с мамой. И снова слушает, примерно вот такое.
– Мы идем, я гляжу: а у вас кто-то сидит на дубе, – говорит тетя Мила со смешком. Этот смешок выскакивает откуда-то из ее межгрудья и шлепается на пол, не в силах взлететь.
Папа наливает «Очаковского» из баклажки.
– Ну это ж Женька. Вечно на дереве, как обезьяна.
– Как она вымахала! Крепкая девка.
Женя снова ощущает свое внезапно выросшее тело. Оно будто натягивает кожу, жмет в подмышках.
– Ума только никак не наберется, в школе тройбаны одни. Все в сиськи ушло.
– Юра! – говорит мама с укоризной. Потом Илье, с улыбкой: – Илья, будешь пирог?
А Жене очень хочется вернуться на дуб, в тенистую развилку между веток, в гущу листвы. Сидеть там, пока все не лягут спать.
Окружающие часто говорят о Жениной груди, как будто Женя сама ее не видит. Подчеркивают в разговоре, как Женя выросла, выразительно поднимая брови, хотя она совсем не обязательна, вот эта мимика с намеками.
Во-первых, Женины груди натягивают рубашечную ткань до скрипа, всё топорщится, и в образовавшиеся отверстия между пуговицами можно рассмотреть лифчик. Поэтому в школу Женя носит свободные вещи.
Во-вторых, в этих свободных кофтах и свитерах кажется, будто Женя целиком такая – огромная, как ее бюст. Или как попа.
В-третьих, когда Женя идет по этажу в школе или по улице – да где угодно, – весь мужской пол от мала до велика оглядывается, косится, пялится на нее, изучает ее ужасные уши, и рубашку-парус, и конопушки, и полноватые (она мерила сантиметром) бедра, из-за которых Женя не носит короткие юбки. От стыда она хочет стать невидимой и после уроков бежит скорей домой, выбирая самую безлюдную окольную дорогу. И лишние разговоры о ее груди и о том, как она – кто? грудь? Женя? попа? о чем они все говорят? – выросла, ее не радуют.
– Дашуля, а тебе? Положить еще котлету?
– Я