Золотые земли. Птицы Великого леса. Ульяна ЧеркасоваЧитать онлайн книгу.
его, забери Милоша, только не трогай меня», – хотела закричать Дара, но не посмела. Слова могли иметь слишком большую силу.
Если бы только было чем разжечь огонь в печи, если бы пламя в крови лесной ведьмы оставалось по-прежнему ярким, то мороз не посмел бы рваться внутрь, он держался бы вдалеке, за городом, у реки и кладбища, где ему и место.
– Я не хочу обижать тебя, Дара, не хочу обрезать твою нить раньше времени. Но ты обещала мне жизнь, свою жизнь, – голос качался на ветру, звенел сосульками, что нависли под крышей, стучал в ставни комьями снега. – Ты сама пришла ко мне, сама надела оперение. Ты поклялась, Дара. Но я помилую тебя, помилую, если ты отдашь мне жизнь лесного духа.
Дара повернула голову к окну.
Она через силу разлепила губы. Слова рождались с невыносимым трудом, через боль:
– Как… убить… лешего?
Снег дробью забил в ставни. Ветер прошептал:
– Когда он будет перерождаться… Позови меня… Подпусти… Я заберу его…
Где-то сверху, над чуланом, где заперли Милоша, пели женщины тихо и тоскливо, как принято петь все ратиславские песни.
Приглушённый звук пробивался сквозь деревянные перекрытия и ломался, теряя значение слов и чистоту звуков, и оттого эта печальная песня казалась до боли похожей на ту, что пела когда-то давно его мать.
Он редко вспоминал о ней, об отце и сестре.
Раньше, когда Милош только пришёл в дом Стжежимира, то не забывал их ни на день, ни на миг, каждую ночь во сне видел обжигающий воздух и взвивающийся к небу пепел, каждый раз снова и снова он оказывался в разрытой могиле, куда скидывали тела, и рыдал отчаянно, пытаясь вытащить из-под незнакомого чародея тонкую руку матери. Он просыпался и рыдал до хрипа, пока Горица качала его на руках. Он до сих пор помнил смрад, который разнёсся по всему городу. Тела не успевали сжигать, и Совин так крепко провонял трупным запахом, что люди теряли сознание прямо на улице.
Стжежимир стал поить Милоша травяными отварами, и те прогнали сны прочь. Ночи потекли спокойно, и однажды снотворное уже не понадобилось. Травы, чары и время забрали кошмарные сны навсегда. Все эти годы Милош редко вспоминал семью. Лицо матери, голос отца, смех сестры – всё забылось, всё стёрлось, обратилось в огненные искры, что исчезали в ночном небе.
Но теперь, окружённый пылью и тьмой, в далёком пении Милош вдруг угадал старое воспоминание о первой женщине, чьи песни он слышал в детстве, о доме, что сгорел вместе с Совиной башней.
Воспоминание оглушило его и прогнало страх перед неизвестностью, заставило позабыть о стражнике за дверью, о княгине и погибшей княжне. Он сидел на полу, не чувствуя холода, не видя черноты перед собой, только тонкий огонёк свечи и постель сестры, что в их доме стояла напротив его кровати, руки матери, поправлявшие одеяло на его груди. Издалека, из позабытого, сгоревшего прошлого он услышал голос матери. Нежный, ласковый.
Раскатом грома громыхнула раскрытая дверца чулана. Милош сощурился от света, слепо, точно сова, уставился перед собой.
– Да озарит Создатель твой путь, – произнёс голос, и не сразу,