Слепец в Газе. Олдос ХакслиЧитать онлайн книгу.
взял за руку Томпсона и, опершись на плечо Стейтса, размахнулся так сильно, как только мог. Гогглер юркнул под кровать. Туфля ударилась о деревянное заграждение за его спиной.
– Б-бивис! – крикнул Лошадиная Морда с таким укором, что Энтони испытал внезапный приступ стыда.
– Ему это не повредило, а? – проговорил он, словно извиняясь, и по какой-то странной причине обнаружил, что думает о той страшной могиле на Лоллингдонском кладбище.
Стейтс вновь обрел язык.
– Мне непонятно, чем ты занимаешься, Морда Лошадиная, – разгневанно взревел он и вырвал ботинок из рук Брайана. – Почему не думаешь о своем деле?
– Это н-не ч-честно, – ответил Брайан.
– Именно честно.
– Пятеро на одного.
– Но ты не знаешь, что он сделал…
– Мне вс… не важно.
– Тебе было бы важно, если б было понятно, – отрубил Стейтс и принялся изображать преступления Гогглера во всех красках.
Брайан опустил глаза, щеки его внезапно покраснели. Когда приходилось слушать, как других обливают грязью, ему казалось, что обливают грязью его.
– Посмотри, как краснеет Лошадиная Морда! – крикнул Партридж, и все заверещали от смеха, не столь, однако, издевательского, как у Энтони. У Энтони тем не менее было время испугаться своего позора, время отказаться от мысли о том откосе на Лоллингдонском кладбище и время для того, чтобы вдруг почувствовать непримиримую вражду к Лошадиной Морде. За то, что тот был слишком необычным, ведь у него было мужество иметь свое мнение, только он не умел возвыситься до того, чтобы высказать его. Это произошло именно потому, что он любил Лошадиную Морду, одновременно чувствуя отвращение к нему. Или, скорее, потому, что было гораздо больше причин, по которым ему нужно было быть снисходительным к нему – так же мало причин, с другой стороны, почему Лошадиная Морда одарен всеми теми качествами, которые отсутствовали у Энтони полностью или частично. Этот внезапный истерический взрыв смеха был выражением какого-то завистливого негодования против гордыни, которую он любил и которой восхищался. На самом деле любовь и очарование подчас оборачивались протестом и завистью, но оставались, как правило, в глубине подсознания из-за тайной неопределенности, откуда внезапный кризис, подобный нынешнему, мог извлечь их.
– Видел бы ты его, – заключил Стейтс. Почувствовав себя в более благоприятном расположении духа, он рассмеялся – позволил себе рассмеяться.
– С его повязкой, – добавил Энтони тоном, полным тошнотворного презрения. Грыжа Гогглера представила Фокса еще большим преступником.
– Угу, с его дурацкой повязкой! – одобрительно подтвердил Стейтс.
– Он безобразен, – упорствовал Энтони, теперь несколько смягчившись и изображая праведный гнев.
В первый раз после того, как Стейтс начал свой рассказ о похождениях Гогглера, Брайан посмотрел ему в глаза.
– Н-но п-почему он б-безобразнее всех? – забитым голосом вопросил он. – В к-конце к-кон-цов, – заговорил он