Феномен Евгении Герцык на фоне эпохи. Н. К. БонецкаяЧитать онлайн книгу.
событие откровением для них «духа музыки»? Были приобретены партитуры вагнеровских опер, и зимними вечерами за роялем сестры разбирали лейтмотивы героев «Кольца», вживаясь в образы саг, проникаясь атмосферой германского язычества, преломленного сознанием эпохи модерна… Увлечение Шопенгауэром и Вагнером с неоспоримостью свидетельствовало о том, что почва для восприятия идей Ницше в умах Евгении и Аделаиды была полностью подготовлена…
Как же совершалось открытие Крыма этими душами, чьи хаотические, направляемые лишь изнутри искания были подчинены культу красоты? Крымская природа в полной мере захватила их лишь тогда, когда они переехали из Севастополя в Судак: там был приобретен скромный дом с виноградником неподалеку от моря, – окна смотрели на гору Ай-Георгий и на Капсельскую долину. Внешними обстоятельствами обозначались вехи духовного пути сестер Герцык – укоренение семьи в Судаке означало для них нечто большее, чем простая перемена дачного места. Евгения придавала огромное значение в их жизни Судаку, где она впервые пережила «крылатый миг», когда на висячем балкончике их нового дома в звездную ночь ее коснулся «огонек духа»: «…Судак наплывал на нас судьбою. – Кто скажет, что это значит – встретиться со своей судьбой? Быть охваченным счастьем? Нет. Внезапное озарение? Нет, нет. Распознать, в чем твои силы? И это нет. Ни на какой другой язык не перевести это событие – судьбу».[31]
Такой «судьбой» был Коктебель для Волошина, Дорнах для Андрея Белого, Сергиев Посад для Флоренского, Рим для Иванова и Париж для С. Булгакова. В стиле мифотворчества Серебряного века, можно было бы здесь порассуждать о гениях места, притягивающих к себе родственные души; во всяком случае, ясно, что человеку не все равно где жить, – особенно человеку творческому. Судак же побуждал сестер Герцык именно к «творческому труду» – труду по «постижению красоты», созданию, если угодно, эстетики сразу же полюбившихся им обликов, форм тамошней природы. «Судак накрепко врезал нам в душу опыт распознавания прекрасного», – вспоминает Евгения [32]. – Но почему прекрасен пустынный пейзаж долины, плоские, лишенные растительности горы, какое-нибудь искривленное ветрами, почти оголенное деревце, тропинка, бегущая по осыпающимся холмам и приводящая к развалинам Генуэзской крепости? Их красота совсем не очевидна, даже если сравнить эти суровые места с природной роскошью хотя бы южного берега Крыма, не говоря уж об элегантном величии Альп. «Мы с сестрой, – пишет Евгения, – <…> знаем, что эта пустыня и эти столы (т. наз. столовые горы. – Н. Б.), или богатырские могильники, – прекрасны. Но как это показать? Как самим поверить? Еще тяготеют над нами фальшивые каноны, еще не сбросить нам культа условной красивости…» [33]
Очевидно, что, пытаясь через красоту приобщиться к тайной сути окружающей природы, сестры Герцык шли тем же путем, каким следовал их крымский сосед и друг – Максимилиан
Там же. С. 46.
Там же. С. 45.