Ovum. Кирилл КуталовЧитать онлайн книгу.
у моря? Ты хотела домик у моря. Получилось?
Думаю, ого, в Стамбуле, а штаны в глине, как будто он с Тёмных только что.
Говорю, нет, не получилось. Спрашиваю, а у тебя что? Как у тебя дела? Ну кроме того, что ты всё в жизни проебал, но этого я не сказала.
Он говорит, в целом ничего нового, и это главная проблема.
Думаю про себя, да ладно главная, у тебя наверняка каждый месяц что-то новое. Волосы, зубы, диабет. Что там ещё у вас после пятидесяти?
Он говорит, я раньше не понимал, в чём дело, пока не посмотрел старое порно.
Ну, говорю, начинается.
Подожди, говорит, послушай. Старое двухмерное порно. Я подумал, когда смотрел, эти актрисы, они же на пенсию давно вышли или вообще умерли уже, а у меня на них даже встал. На мёртвых порноактрис. Сложное чувство. С одной стороны, хорошо, приятно, с другой, как будто всё решено за меня, и ничего нового, неожиданного со мной уже не произойдёт, а потом я тоже умру и попаду в такое вот старое двухмерное порно, в их бесконечный гэнгбэнг. Понимаешь?
Говорю, не особо, но вообще перспектива не самая плохая, если ты меня спросишь.
Говорит, подожди. Получается, что меня в этой схеме как будто и нет. Есть мои старые поисковые запросы, есть чеки из магазинов, подписки в ютубе, медицинские записи, видео с камер наблюдения, нейро в маске Morgenshtern, мёртвые порноактрисы, и, в общем-то, всё. И это вся моя жизнь. Ничего нового.
Кто, говорит, решил, что так и должно быть? Кто решил, что это я? Не помню, чтобы отмечал такой чек-бокс где-то. А если даже и отметил, то почему мне от этой мысли так грустно? Почему я от неё чувствую себя таким несчастным?
Может быть, говорит, я вообще не такой, может быть, я совсем другой, и ты совсем другая. Ты же не об этом мечтала, не сидеть в этой дыре под люстрой. Не скрипты писать. Но сидишь, пишешь.
Да, говорю, сижу, пишу. Не расстраивай меня. Мне от этого не по себе.
Он на кровати подскочил, вот, вот, я об этом, не по себе. Это как замкнутый круг, пузырь. И мы плаваем в его центре и смотрим, как вокруг нас вращается всё, что с нами уже было, мёртвые порноактрисы, выдача Morgenshtern’а, выпадающие волосы, скрипты, люстры, и нам не по себе от этого, потому что всё не то. Мы сначала ждём, что появится то, а потом ждём, чтобы всё уже поскорее закончилось. Знаешь, говорит, я стал замечать с возрастом, как становлюсь похож лицом на своего отца, меня это сперва пугало, я даже хотел пластику сделать. Не сделал, потому что можно поменять нос, скулы, подбородок, цвет глаз, но куда я дену этих мёртвых порноактрис? Мы живём в очень узком диапазоне, от и до. Можно, говорит, комбинировать параметры, как в Morgenshtern’е, но даже эти комбинации предопределены. Если бы мы вышли за пределы этой предопределённости, то узнали бы, что мы, возможно, другие. Возможно, вообще не те, кем привыкли себя считать. Может быть, мы даже счастливые люди в одной из версий реальности.
Я сижу возле стола из ДСП (пятно от сигареты, пятно от вчерашнего кофе, белый ретропластик макбука), он лежит голый на моей простыне. Мы виделись последний раз двадцать лет