Смена парадигм в лингвистической семантике. От изоляционизма к социокультурным моделям. Владимир ГлебкинЧитать онлайн книгу.
быть представлена в своей нормальной форме, предполагающей сведение ее значения к значению элементарных компонент и отношений между ними[22] (Katz, Postal 1964, p. 14–15).
Дальнейшие исследования были направлены на конкретизацию, дополнение или пересмотр сформулированных выше положений[23], однако их пафос, составляющий сердцевину гернеративной семантики, остался неизменным[24]. Такая установка, превращающая язык в герметичную структуру, исключенную из любых процессов коммуникации, была изначально крайне уязвимой и обреченной на недолгую жизнь. Проект генеративной семантики исчерпал себя к началу 70-х под воздействием как жесткой внешней критики, так и глубинных внутренних проблем.
Осознание этого факта выразилось у Хомского в создании Расширенной стандартной теории, в которой он связал семантическую интерпретацию уже с поверхностными структурами, предположив влияние других когнитивных систем, формирующих представление о мире (systems of belief about the nature of the world), на наделение предложения значением (Chomsky 1998 (1977), p. 142–148; Chomsky 1998a (1975), p. 105)[25].
Рис. 2. Структурная схема Расширенной стандартной теории (Chomsky 1998 (1977), p. 173).
Частным, но весьма показательным моментом является также и то, что Хомский в ряде работ этого периода отказывается от понятия deep structure, утверждая, что оно порождает множество фоновых обертонов как следствие неверных интерпретаций его идей, и заменяет его на initial phrase marker, т. е. некоторую начальную структуру, являющуюся объектом для последующих трансформаций (Chomsky 1998 (1977), p. 172–173; Chomsky 1998a (1975), p. 80–82).
Следующим этапом развития генеративной теории, предлагающим существенно иные инструменты описания, но не несущим принципиально новых методологических идей, стала теория принципов и параметров[26]. Оказавшись весьма продуктивной для решения конкретных синтаксических проблем, она, тем не менее, обладала громоздкой структурой и была лишена легкости и изящества, характерных, например, для теории тяготения или теория относительности. Методологические пристрастия Хомского позволяют предположить, что именно этот фактор стал решающим стимулом для появления Минималистской программы.
В рамках данной программы язык состоит из лексикона и «вычислительной» системы СHL «собирающей» из элементов лексикона пары (π, λ), которые относятся соответственно к фонологическому и логическому компонентам и интерпретируются в рамках сенсорного (articulatory-perceptual) и концептуального (conceptual-intentional) интерфейсов. При этом структура интерфейсов связана с особенностями структуры человека как биологического вида. Так, если бы люди могли общаться посредством телепатии, они не нуждались бы в фонологическом компоненте, по крайней мере, для целей коммуникации.
Система СHL осуществляет преобразования, последовательно используя две базовые операции: Merge (объединение двух независимых объектов Х и Y в единое целое) и Attract/Move (объединение объекта Х и объекта Y, являющегося частью Х). Первая из них характерна и для других сопоставимых с языком систем, вторая составляет особенность человеческого
Следует заметить, что эта установка, впрочем, как и общие методологические основания подхода, имеет прямые аналогии в модели «семантических примитивов» Вежбицкой – Годдарда. См. об этом во второй главе данной монографии. О влиянии гипотезы Катца – Постала на модель «Смысл – Текст» см.: Тестелец 2001, с. 605.
Здесь необходимо отметить работы Х. Росса, Дж. Маккоули, Дж. и Р. Лакоффов. Как иллюстрацию характера полемики и предлагаемых подходов см., напр.: McCawley 1968. История сюжета изложена в Harris 1993; Huck, Goldsmith 1995; Newmeyer 1996.
См. об этом: Newmeyer 1996, p. 120–121. Ср. Green 1974, p. 6–7.
Интересно, что, иллюстрируя зависимость значения от внешних факторов, Хомский в определенных ситуациях использует идеи философов и лингвистов, стоящих на иных методологических позициях. В частности он приводит любопытный пример, заимствованный у Дж. Остина: предложение
См. о ней: Chomsky 1995, p. 13–128; Тестелец 2001, с. 554–613.