Костер Померанца и Миркиной. Эссе, лекций, стихи. Роман ПерельштейнЧитать онлайн книгу.
Когда же ты задаешься вопросом «что делать?», то неизбежно дробишь Целое на части. Тобой движет благородное желание переставить части и установить их в наилучшем порядке, но знаешь ли ты этот порядок? Существует ли образец этого порядка в твоей душе, которую терзают противоречия, которую подпитывают несбыточные мечты и безумные надежды? Если образ Целого изнутри не озаряет твою жизнь, то о каких гармонических отношениях между тобой и миром, между тобой и возлюбленной, возлюбленным может идти речь?
Безусловно, мир ждет от нас вполне конкретных действий, но важны не сами действия, а то состояние души, которое их порождает. В состоянии бдительной целостности действовала душа или в состоянии рассеянной и апатичной расколотости? Действовали ее глубинные пласты, то, что соединяет душу с вечностью, или действовала ее возмущенная поверхность, то, что связывает ее с изменчивым миром? Но есть еще и те пласты души, которые притворяются глубинными. Они предпочитают сумерки, они кормят армию психоаналитиков, и больше всего они боятся выйти за пределы своей ограниченности. Под ними, под этими ложными, но уже не поверхностными пластами лежит бездонный Океан света, Океан Духа – вот Кто истинный деятель, вот Кто созиждет нас. Когда Иисус говорит: «Да будет не Моя воля, но Твоя», Он прямо указывает на Источник той силы, которая приводит в действие видимые и невидимые пружины жизни. И тот, кто так глубоко осознал первопричину жизни и причастился ей, сам становится живой связью событий, соединяет порвавшуюся цепь времен, исцеляет мир. Вот какая задача, и ничуть не меньшая, ставится перед настоящей любовью и дружбой, этими двумя путями, ведущими в Царство Божие, в единство, и в единстве уже неразделимыми.
После спектакля к Зинаиде Александровне подходили люди. Запомнившимися отзывами она поделилась со мной. Кто-то сказал ей, что не представляет, как такое можно сделать. Кто-то прижался к ней: «Было так, как хочется жить всегда». Пожилой человек с больной спиной сел у выхода, потому что боялся, что не сможет досидеть до конца. Когда его пересадили, он страшно запаниковал, но паника длилась ровно до того момента, как начался спектакль. «А потом я вообще забыл, что у меня есть спина», – воскликнул он. Кто-то назвал спектакль великим событием, одним из главных событий своей жизни. «В зале было шестьдесят человек, а могло бы быть и шесть тысяч и шестьдесят тысяч». А кто-то, отдавая должное Мышкину и Балабиной, признался: «Да, мужчины плакали. Но они видели прекрасную копию, а я знаю подлинник. И для меня это было не так. Мне не хватало подлинника. Эта девочка – не вы. И Женя Мышкин – не Гриша». Другому человеку, очень близкому, не хватило радости: смутил излишний драматизм. Но ведь этот драматизм сочетался с великой нежностью, с глубокой созерцательностью, с тишиной души и тайно вел, все-таки, в радость. И тогда я спросил себя, а что же я сам в действительности пережил и как я это пережил? Поначалу я ловил себя на том, что я как-то присматриваюсь, оцениваю, сравниваю, но потом я перестал понимать где я, и даже слышать текст. Я задыхался. Я уже и стихов не разбирал, я просто