День шестой. Арье БарацЧитать онлайн книгу.
ее в сторону и вкрадчиво заговорил:
– Дорогая Наталья Николаевна. Мой сын болен, он уже пять дней как освобожден от службы и пребывает в очень скверном состоянии духа. Я серьезно опасаюсь за его жизнь. Но главное, я вижу, что он что-то скрывает от меня, чего бы я хотел у вас выяснить.
– Что именно вас смущает?
– Он что-то не договаривает, и я весьма опасаюсь за него. Вчера я видел вашего супруга, он не ответил мне на поклон, был явно не в себе. Я невольно связал эти обстоятельства и испугался, не могло ли между Жоржем и Александром Сергеевичем произойти какое-то столкновение? Я, признаться, очень опасаюсь.
– Мне об этом ничего не известно, барон.
– Уже и то хорошо. Я бы хотел сказать вам еще кое-что… Не мне вам рассказывать, как мой сын глубоко почитает и любит вас. Ваши чувства к нему для меня также не секрет. Но почему бы тогда не попробовать расторгнуть ваш нынешний брак и не вступить в новый?
– Мне кажется, вы еще более больны, чем ваш сын, – вспыхнула Пушкина. – Это невозможно.
– Нет, это как раз очень даже возможно, Наталья Николаевна. Когда я решил усыновить Жоржа, многие говорили мне то же самое, но нет ничего невозможного для чистых и возвышенных чувств, для них открываются все двери. Навестите моего сына, скажите ему «да», и вы увидите, какие чудеса я сделаю для того, чтобы узаконить ваши отношения!
– Я не верю своим ушам…
– Жорж не может жить без вас… Это великое чувство заслуживает того, чтобы на него ответить всем сердцем. Подумайте, мадам.
– Я этого не сделаю, передайте это, наконец, и ему. При всех моих симпатиях, которые я действительно испытывала до последнего времени к вашему сыну, есть пределы. Если общение со мной причиняет ему такие страдания, то его следует избегать… Передайте вашему сыну, что если все это будет продолжаться, я откажу ему в доме.
– Наталия Николаевна, вы делаете серьезную ошибку…
29 октября (10 ноября)
Москва
Рано утром слуга Петра Яковлевича Чаадаева доложил, что в дом пожаловали жандармы.
Подполковник Бегичев и полицмейстер полковник Брянчанинов представились хозяину и предъявили высочайший приказ об обыске и изъятии бумаг.
Чаадаев, конечно, был готов к такому повороту событий. Собственно большей крамолы, чем «Философические письма», в его доме не водилось, но кое-какие письма его близких друзей, содержащие неосторожные политические реплики, благоразумно вернул им заранее.
Жандармы забрали все оставшиеся в доме письма, все рукописные материалы, несколько книг. Зачем-то прихватили Брюлловский портрет Александра Ивановича Тургенева.
Заметив, что один из ящиков оказался доверху набит «Московскими Ведомостями», Чаадаев сухо заметил:
– Господа, вы явно переусердствовали, эти газеты – не бумаги, а бумага.
Уже не первый раз в его жизни власти бесцеремонно копались в его вещах. Как и прежде, были изъяты все рабочие материалы, так что он оказался не в состоянии