Желание. Трейси ВульфЧитать онлайн книгу.
лжны чем-то отличаться от всего прочего?
Я заканчиваю натягивать на себя лосины и поправляю юбку. Затем надеваю любимые черные сапоги и достаю из шкафа любимый черный блейзер.
Руки немного дрожат – честно говоря, немного дрожит все мое тело, – когда я просовываю их в рукава. Но, думаю, это естественно, ведь за последние двенадцать месяцев я уже в третий раз иду на похороны. Легче со временем не становится.
Прошло пять дней с тех пор, как я выиграла состязание.
Прошло пять дней с тех пор, как Коул разорвал узы сопряжения между Джексоном и мной и едва не уничтожил нас обоих.
Пять дней с тех пор, как я едва не погибла… и пять дней с тех пор, как погиб Зевьер.
Меня мутит, к горлу подступает тошнота, и секунду мне кажется, что сейчас меня вырвет.
Я начинаю глубоко дышать – вдыхаю через нос, выдыхаю через рот, – чтобы подавить тошноту и унять панику. На это уходит несколько минут, но в конце концов и тошнота, и паника утихают в достаточной мере, чтобы я избавилась от ощущения, будто на груди у меня припаркована забитая под завязку грузовая фура.
Это не большая победа, но это уже кое-что.
Я делаю еще один глубокий вдох, застегивая латунные пуговицы блейзера, затем смотрю на себя в зеркало, чтобы удостовериться, что у меня пристойный вид. Да, так оно и есть… если вы готовы вольно толковать понятие «пристойный».
Мои карие глаза потускнели, кожа стала бледной. А мои нелепые кудряшки выбиваются из узла, в который я ценой немалых усилий сумела их собрать. Конечно, ведь горе не красит.
Хорошо хотя бы, что синяки, которые я заработала во время участия в Лударес, начали бледнеть и их первоначальный черно-фиолетовый цвет сменился неровным желто-лиловым, который синякам свойственно принимать перед тем, как они окончательно исчезнут. И мне немного легче от того, что Коул наконец-то исчерпал чашу терпения моего дяди и тот его исключил. Было бы неплохо, если бы в Техасской школе для сверхъестественных существ с преступными наклонностями, куда его отправили, ему пришлось столкнуться с еще худшим задирой, чем он сам… чтобы ему отплатили той же монетой.
Открывается дверь ванной, и в комнату входит моя двоюродная сестра Мэйси в халате и с полотенцем на голове. Мне хочется поторопить ее – ведь через двадцать минут нам нужно быть в актовом зале, где состоится прощание с Зевьером, – но я не могу этого сделать. Только не сейчас, когда у нее такой вид, будто ей больно даже дышать.
Я слишком хорошо знаю, каково ей сейчас.
И вместо того чтобы поторопить мою кузину, я жду, чтобы она что-нибудь сказала, но по пути к своей кровати, на которую я положила ее парадную школьную форму, она не издает ни звука. Мне тяжело видеть ее такой, и я знаю – ее синяки болят не меньше моих, только у нее они не на теле, а в душе.
С моего первого дня в Кэтмире Мэйси была весела и неугомонна, ее беззаботный нрав согревал мою душу рядом с мрачностью Джексона, ее энтузиазм был особенно заразителен рядом с сарказмом Хадсона, она была олицетворением радости, она дарила мне утешение в горе. Но теперь… теперь из ее жизни исчезли малейшие отблески света. Как и из моей.
– Тебе помочь? – спрашиваю я наконец, видя, что она продолжает смотреть на свою форму с таким видом, будто никогда не видела ее прежде.
Когда она поворачивается ко мне, ее взгляд кажется затравленным, голубые глаза пусты.
– Не знаю, почему я так… – Она делает паузу и прочищает горло, пытаясь избавиться от хрипоты, вызванной долгим молчанием, и подавить печаль, сдавившую горло. – Я почти не знала…
На этот раз ее голос срывается, руки сжимаются в кулаки, на глазах выступают слезы.
– Не надо, – говорю я, крепко обняв ее, потому что знаю, каково это – изводить себя из-за того, что ты не можешь изменить, из-за того, что ты осталась жить после того, как те, кого ты любишь, погибли. – Не пытайся умалить свои чувства к нему только потому, что ты знала его не так уж долго. Важно не то, насколько долго ты знаешь человека, а то, насколько хорошо ты смогла его узнать.
Она содрогается, из ее груди вырывается судорожный всхлип, и я обнимаю ее еще крепче, пытаясь забрать хотя бы частицу ее боли, хотя бы крупицу ее печали. Я пытаюсь сделать для нее то, что она делала для меня, когда я только приехала в Кэтмир.
Она обнимает меня так же крепко, как и я ее, и слезы текут и текут по ее лицу.
– Мне его не хватает, – наконец выдавливает она из себя. – Ох, как же мне его не хватает.
– Я знаю, – успокаиваю я ее, растирая ее спину. – Я знаю.
Она плачет навзрыд, ее плечи вздрагивают, тело дрожит, дыхание то и дело пресекается, и это продолжается несколько бесконечных, томительных минут. У меня разрывается сердце – из-за Мэйси, из-за Зевьера, из-за всего того, что привело нас к этому моменту, – и я едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать вместе с ней. Но сейчас черед Мэйси… а я должна заботиться о ней.
Наконец она отстраняется. Вытирает свои мокрые щеки. Смотрит на меня с улыбкой, которая не доходит до ее глаз.
– Нам пора идти, –