Театр Аустерлица. Евгений БрейдоЧитать онлайн книгу.
признать свой закон. Потом все рухнуло. Но какой теперь смысл в его словах?! Ведь никого не собрать и не остановить врага. Не помогут ни энергия, ни воля. Все вокруг бросают оружие и драпают. Спотыкаются о трупы людей, лошадей, брошенные повозки, пушки и несутся дальше – пешие, конные, офицеры, солдаты, в бегстве все равны. Возчики обрубают постромки, а сами верхом дают дёру. Всюду валяются перевернутые фургоны. Полчаса назад эта улепётывающая со всех ног толпа была Великой армией, а он ее императором. Сейчас его не узнают. Вместо «Виват император!» вокруг как порох, взрывается крик: «Измена! Спасайся, кто может!».
Ней в разодранном мундире с одним эполетом и со шпагой, обломанной по самую рукоять, ведет в атаку два гвардейских батальона из бригады Брю. Просто так – герой ищет смерти. Под ним убило пятую лошадь. Дикий отчаянный вопль несется над равниной Мон-Сен-Жан: «Смотрите, как умирает маршал Франции!» Но у смерти свои резоны[8].
Какая у него отвратительно ясная голова, а сейчас бы впору немного тумана – поднять солдат в последнюю безумную атаку или хоть просто ничего не видеть. Однако проклятая голова трезва.
Та та-та-та-та, он слышит ритм «Гренадерки». Татата-та-та. Это горнисты и барабанщики созывают отставших. И разворачивается гвардейская батарея. Значит, в приказах все же есть какой-то смысл. Каре егерей прорвать невозможно – только снести картечью. Рядом еще два батальона гренадеров, сапёры и моряки – а больше у него ничего не осталось.
Одна за другой накатывают волны черных всадников. Похоже, Блюхер послал всю кавалерию преследовать бегущих. Разве могут быть у лошадей такие жуткие оскаленные морды? Ему всегда нравились лошади – только не эти! Грозно, угрюмо стоят его ворчуны: когда кто-то падает, молча смыкают ряды.
Кажется, всё, что осталось от Великой армии, – в этом каре. Ней, невредимый после очередной атаки, Сульт, Друо, Бертран, Д’Эрлон, Лефевр-Денуэтт, офицеры и солдаты из других частей.
«Двадцать лет побеждали, вся Европа была у ног. Но когда-то же приходится умирать. Так почему не здесь?! Не на постели, не на нищей паперти, а как жили – в бою! Всякой смертью испытаны. Разве кто-то из наших захочет лучшей?» – так думал Антуан, старый аустерлицкий солдат. Конечно, он тоже был тут. Куда же без него!
В кромешной тьме, в непролазной грязи на холмах возле Бель-Альянса стоят последние каре Старой Гвардии. Первый ряд, опустившись на колено, второй и третий над ним в полный рост, метров с 30-ти все одновременно по команде палят из ружей. Пруссаки пленных не берут – так и нет пленных. Есть только смерть, одна на всех[9].
Какой-то глухой стук раздался от него в двух шагах. Ксавье, итальянский еще ветеран, вдруг выронил ружье и стал заваливаться на левый бок, стараясь с каждым вздохом захватить больше воздуха – вроде как про запас. Наклонившись к нему, еле услышал сквозь шумное свистящее дыхание: «Отвоевался я, стригунок. Видно, кончилось наше время». Старый воин старался улыбнуться, но вышла только искаженная болью полугримаса.
Ответить не успел – голова Ксавье странно дернулась и выцветшие глаза уже смотрели куда-то мимо. Да и что ответишь. За двадцать лет войны так и не привык
Нея расстреляли Бурбоны, причем он сам своим расстрелом и командовал. По популярности в армии этого храбреца превосходил один император, поэтому найти взвод, который бы согласился стрелять в маршала, оказалось почти невозможно. Только команда, произнесенная его собственным голосом, смогла заставить солдат выстрелить. Наполеон на Св. Елене так высказался о казни: «Ней был храбрым человеком. Не думаю, чтобы кто-нибудь из тех, кто его осудил, рискнул посмотреть ему в глаза». Позднее Э. Л. Войнич использовала эту поразившую современников историю в знаменитом романе «Овод»: революционер Овод там командует собственным расстрелом.
Немногих попавших в плен гренадеров англичане расстреливали и забирали их шапки. Точно такие высокие медвежьи шапки до сих пор служат головным убором британским гвардейцам.