На пороге ада. Константин Евгеньевич ИгнатовЧитать онлайн книгу.

      Глава 1

      «И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его и, возопив, сказал: „отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем.“»

      Февраль, 2018 г., Москва.

      – Константин Андреевич, там пациентка… в палате… как говорится, кусается! – трескучим, едва не переходящим в хрипение, голосом, выдала медсестра Римма.

      Молодая, худощавая, с тревожно выпученными глазами и нависающим над ними лбом, она имела странную привычку неожиданно появляться и также неожиданно исчезать. Римма вытянула вперед руку, где чуть выше кисти на бледной, под цвет стен, коже виднелись следы человеческих зубов.

      Будучи врачом опытным, Константин Андреевич сразу определил обладательницу изумительного прикуса, где в одном ряду отсутствовали сразу два премоляра и клык, а в другом – практически все резцы. Острозубова Габриэлла Игоревна поступила в онкологическое отделение вчера утром, но уже успела заставить добрую половину персонала себя остерегаться. Один врач был награжден ею пулеметной очередью плевков (целилась в правый глаз, три раза попала, два других – тоже, но в левый); второй под ласковое мурлыканье «ленивая лошадь нежно сено жевала» чуть не лишился пальца из-за пролетевшей прямо над его пухлой кистью и разбившейся о стену стеклянной кружки; ну а молодая и до безобразия добрая сиделка получила прямо в руки сверточек свежих фекалий домашней крысы Габриэллы Игоревны. И вот почетная обязанность взять на себя ответственность за участницу обороны Керчи, к тому же по слухам обладающую ярко выраженными экстрасенсорными способностями, дошла до заведующего отделением.

      – Я ей катетер, а она мне… вот… – Римма указала глазами на место укуса и прибавила свое любимое: – Как говорится!

      «Интересно, когда ей кто-нибудь уже скажет, что нигде и никем так не говорится?» – подумал про себя Константин Андреевич и еще больше нахмурил свой и без того морщинистый лоб.

      Выглядел он сегодня, откровенно говоря, плохо, после ночного дежурства от него веяло почти стариковской запущенностью. Да и единственной причиной, почему его нельзя было назвать стариком, был тот факт, что он родился всего тридцать три года назад. В выражении его аскетичного лица виделась какая-то жертвенность: большие зеленые глаза постоянно скользили по полу и смотрели будто бы сквозь предметы, а редкая улыбка казалась нарочитой и вымученной, она возникала внезапно и быстро пропадала. Но именно такая улыбка мгновенно меняла лицо, обнажая едва уловимую детскую беззащитность.

      Константин Андреевич еще раз кинул взгляд на покусанную руку медсестры, тайно надеясь все-таки отыскать хотя бы еще один отпечаток зуба, но, придя повторно к уже известному выводу, направился к 13 палате, где в гордом одиночестве держала осаду гражданка Острозубова.

      Константин знал, что входить стоило на цыпочках, тихо и незаметно, чтобы пациентка вдруг не решила, что за ней следят: а то еще, не дай Бог, потребуют подписать доверенность (сто лет прошло с момента посещения Москвы Воландом, а квартирный вопрос по-прежнему портил москвичей, а особенно лучших из них). Поэтому стучаться и здороваться следовало громко, дабы преодолеть врожденную тугоухость пациентки, подкрепленную преклонным возрастом.

      – Дорогая Габриэлла Игоревна, – прозвучал раскатистый голос врача. В нем словно воссияло утреннее солнце: весь он встрепенулся, в глазах будто бы зажглась пара лампочек и смыслом его жизни вновь стала сама ее суть.

      После упредительного приветствия Константин Андреевич постучал и, помедлив несколько секунд, вошел. Габриэлла Игоревна предстала в почти комичном виде. Она, закутавшись в два одеяла (второе, естественно, было стянуто с постели соседки из 14 палаты), свернулась змеей, и, сжав руки в кулаки, злобно выглядывала из-под сбитой подушки. Еще чуть-чуть, и она, несомненно, зарычит, ну или залает, зашипит, – одним словом, точно издаст нечто нечеловеческое.

      – Ещё одного недоумка ко мне послали! – взревела она. – Эксперименты свои ставить будете? А вот вам!

      Габриэлла Игоревна достала из-под слоёв одеяла сухонькую жилистую кисть и показала фигу.

      Константин Андреевич ухмыльнулся, он почему-то больше всего любил таких пациенток – строптивых и полусумасшедших, – он умел располагать их к себе. И то ли они чувствовали какое-то свое с ним сходство, то ли он и впрямь был грамотным врачом, но на его симпатию они всегда отвечали взаимностью. Врач хотел было уже подойти к ней поближе, он набрал в легкие воздух на несколько слов вперед, как вдруг почувствовал чью-то твердую тяжелую руку у себя на плече. Пришлось мгновенно согнуться, скрутиться, как запутавшемуся в силках зайцу, а вместо заготовленных слов испустить бессильное кряхтение и измученно посмотреть на своего отца.

      – Здравствуйте, милая вы наша Габриэлла Игоревна, – прозвучал бархатный голос. Отец загородил собой дверной проем. Старый пижон был верен себе: свеженачищенные туфли, безупречно выглаженный белый халат, новые очки в серебристой оправе, в которых