Военный канон Китая. Владимир МалявинЧитать онлайн книгу.
в прекрасную картину. Техническая деятельность человека и сама человеческая социальность опрокинуты на природную данность жизни, одно полностью преемственно другому. Разумность человека для китайцев как раз и состоит в его способности вверяться простору вселенской гармонии, жить музыкально и находить для чувства мировой гармонии все новые атрибуты и свидетельства, улучшать гармонический строй жизни и, стало быть, жить творчески. Это разумность, которая воплощается в узорочье мира, игре созвучий, цветов, вкусовых ощущений, где условности вкуса и человеческой искусности стоят в одном ряду с естеством вещей.
Для древних китайцев война не могла не быть частью единого общественно-природного порядка, явлением одновременно совершенно естественным и всецело человеческим. В недавно найденном археологами собрании древних текстов, так называемых «Канонах Желтого Императора», говорится, например, что военные действия должны следовать «формам Неба» и «законам Земли», но совершаются они человеком. В чем же заключается собственно человеческий элемент событий мира? Ни в чем ином, как в способности человека к творческому преобразованию обстановки, новому видению вещей, в конечном счете – умению увидеть в одном нечто совсем другое. Это значит, помимо прочего: увидеть иллюзорность привычных истин, но и… истинность того, что кажется иллюзией. Как мы увидим ниже, эти не слишком привычные для европейца посылки оказали глубокое влияние на китайское понимание стратегии.
Соответственно, война в глазах древних китайцев была оправдана лишь как способ восстановления вселенского порядка, одновременно космического и общественного. Военные действия, в частности, соотносились с фазами луны, суточными и годовыми циклами. Ведение же войны считалось прерогативой мудрого государя, и простых смертных война затрагивала по большей части только своей экономической стороной. Итак, война считалась природной («небесной») данностью, но должна была иметь моральную санкцию: очень характерный пример неразличения природы и культуры в китайской мысли. Нравственная же природа войны оправдывалась, в свою очередь, практической эффективностью. Судя по отдельным репликам классических трактатов, грабеж покоренного населения считался волне допустимым, если, конечно, это не вредило стратегическим целям кампании.
Но вернемся к центральной категории китайской мысли – понятию превращения. Последнее имеет свою ось возрастания качества; оно может становиться все более утонченным и интенсивным. В своей высшей точке оно оказывается функциональностью всех функций, действенностью всех действий. Мир превращения не просто бесконечно сложен, но складывается в себя, имеет свой иерархический порядок и отсутствующую, символическую глубину. Количественные, физически регистрируемые перемены предваряются чистым превращением без протяженности и длительности, абсолютной конкретностью без формы, идеи или сущности, неуследимым мгновением