Севастопольская хроника. Петр СажинЧитать онлайн книгу.
видно. Кстати, я уже слышу его голос. Письмо ему дается трудно: помните, он говорил мне, что ему легче на гауптвахте отсидеть, чем письмо или рапорт написать.
Представляю, как он потел, пока мне писал.
«Дорогой Петр Александрович!
Извините меня, что так долго не отвечал на Ваше письмо. (Дальше шли объяснения, почему не отвечал, – оказывается, он попал в автомобильную катастрофу, долго лежал в больнице.)
Коротко опишу последнюю нашу встречу с капитаном 3 ранга товарищем Евсевьевым.
О том, как я попал в ОВР, я рассказывал Вам в 1943 году в Геленджике. Помните, мы с Вами снимались? Снимок делал фотокорреспондент газеты «Красный черноморец» Соколенко. Он, как и я, тоже был, кажется, мичманом?
Словом, до второго июля тысяча девятьсот сорок второго года я со своим катером, которым командовал еще в Высшем военно-морском училище, прослужил в ОХРе (Охране рейдов Главной базы флота в Севастополе), которым командовал капитан 3 ранга Евсевьев.
Штаб ОХРа размещался в Константине веком равелине, а мы в Карантинной бухте. Мы – это наш Восьмой дивизион КТЩ.
Может быть, Вы забыли, что такое КТЩ? Поясню – дивизион катерных тральщиков.
Мы ходили в дозоры, тралили мины, подрывали их, выслеживали немецкие подводные лодки, а больше всего вводили и выводили корабли: значит, встречали их на внешнем рейде у Стрелецкой бухты, вели через ворота бокового заграждения в Севастополь, ставили по пристаням и таким же путем выводили обратно в море.
Служба эта с первого и до последнего дня под бомбами, каждый день сплошной риск.
Три раза я был ранен.
В тысяча девятьсот сорок втором году второго июня гитлеровцы начали третий штурм Севастополя. Пять дней бомбежки и обстрелы… Да что я Вам об этом пишу! Вы же и сами были в это время в Севастополе!
Скажу только, что меня перед этим ранило, – кажется, это было тридцать первого мая. Точно! Утром, только солнце над Сапун-горой поднялось, он с-под облака выскочил и начал класть.
Я на полубаке стоял и пел – я во время бомбежек всегда пел: встану на правый борт и завожу свою любимую: «Ах, ты, доля, моя доля».
Мне кричат: «Никитюк! Брось петь – иди в укрытие!»
Я не отвечал на это, а продолжал петь. Песня успокаивала.
Но тут бомба рядом с катером легла: меня волной бросило на палубу, а механика моего, старшину 1-й статьи Андрея Багмета, сильно поранило: ладонь левую ему пробило, грудь разворотило осколком и еще стекло в глаз попало. Он поднес руки к глазам и весь в кровище перепачкался.
Напугался, что ли, как закричал:
– Командир, где ты? Не бросай меня!
Я к нему, а у самого в боку – шкворень горячий. Пощупал – крови нет. Ну, думаю, зашибся, ничего, пройдет. Минеру Нестюрину широкую кость правой руки повредило.
Свел я их в госпиталь. Нестюрина перевязали и назначили к эвакуации. А Багмет отказался:
– Не хочу в эвакуацию. Я на судно вернусь. Не бросай меня, командир. Побудь, пока перевяжут.
А