На бегу. Филипп Андреевич ХорватЧитать онлайн книгу.
вопрос, на самом деле. Восточные философии рассказывают о неразделимости противоположностей: где белое, там и чёрное, где зло, там и добро, где верх, там и низ – вечный инь-ян крутится подмигивающей каруселью туда-сюда. И нет шанса победить чему-то одному, потому что любая победа станет смертью (даже если саму смерть победит жизнь).
Тень родилась давно, в тот же миг, когда тебя завертел первый приступ вдохновения. Получается, что вдохновение родило тень, до этого ты уже додумался. Но ты не уверен – нужна ли она? Неужели без тени воображение стухнет, даст осечку, зависнет навсегда в матрице исчерпавшей себя фантазии? Неизвестно. Проверить невозможно, поскольку пока ты бежишь, бежит – тут, поблизости, – и она. Да и пусть бежит, только бы с ней не пересечься. Ну или… хотя бы не сегодня.
Поток вдохновения подхватывает сразу за Булаком. Пространство проспекта окончательно рассеивается, распадается на отдельные фрагменты, которые играют мозаикой ярких витрин, суетливых теней и вязким уличным гулом. Всё это, впрочем, живёт и колышется где-то вне, на обочине привычной человеческой осознанности – мир вокруг есть, но тебя в нём нет. Тело – да, бежит, передвигается из точки А в любую точку алфавита, но тебя там нет. Ты весь в энергии вдохновения.
И кто бы знал откуда она берётся… Проще всего сказать – отовсюду, нужно только настроиться. Под настройкой понимается пробежка, она тебе помогает. Стоит начать, и всё, ты уже катишься, летишь уличным сёрфером на волне, чувствуя, как история обретает реальные очертания.
Неважно – рождается ли эта история или она уже в процессе. История может вообще подкатывать к финальному горизонту. Возможно, она уже записана и отлёживается среди прочих документов рукописей в той самой заветной папке. И если история снова оживает, то, значит, что она всего лишь записана. Но не дописана. Вдохновение во всё время этого стремительного лёта сначала по Чернышевского, затем по Кремлёвской и далее, возможно, допишет или перепишет, пересоберёт её заново. В этом-то и весь кайф: ты никогда не знаешь, что случится во время пробежки, но то, что случится – непременно.
Магия на полную включается в тот момент, когда в чужом мире в метре от тебя открывается дверь кофейни (Агафредо, всего лишь Агафредо), и из неё аккуратно, неуверенно высовываются девчонки. Взгляд одной из них – робкий, чуть испуганный, – тут же рождает образ героини твоего романа. Именно так она смотрела на друга, когда тот сообщал ей самое важное. Ну, не то чтобы важное в рамках всей, большой истории, но определённо важное для этой сцены и даже для главы. Почему у неё такой взгляд, в чём тут загвоздка? Ага, фредо: в ту секунду, когда фары авто, вальяжно оккупировавшего пешеходную Баумана, подсвечивают твои синие ноги, появляется вилка.
О, ты любишь вилки. Вилки – это же не ложки с их тупой алюминиевой округлостью. И не ножи, хотя ими и удобно подрезать канву истории, вытаскивая на свет изнанку: второй, третий, а то и четвёртый слой. Но вилки – они прекрасны. В их блестящих зубчиках