Граница безмолвия. Богдан СушинскийЧитать онлайн книгу.
всегда готов был впасть в романтические бредни любителя дальних странствий.
– Конечно, боевых действий там не было. Но такой вот «гусятник», кстати, германский, а не румынский, появлялся поблизости, над румынскими речными берегами, десятки раз. Причем пару раз провокационно пролетал над самим караваном, и даже крыльями помахивал, как делал это сегодня, уходя от острова. Нагло так помахивал, точно зная, что у нас есть приказ: огня ни в коем случае не открывать. Даже… – старшина выдержал паузу и взглянул, сначала на начальника заставы, затем на каптерщика, – ответного. Поди потом докажи, что огонь этот был всего лишь ответный!
– Это уж точно, – вздохнул Загревский.
– Правда, германцы тоже воздерживались, очевидно, потому, что имели точно такой же приказ. Вот только их приказ не запрещал им наглеть и откровенно провоцировать нас, в то время как нам было велено ни в коем случае не предпринимать ничего такого, что можно было бы истолковывать как провокацию. Разницу улавливаете? Хотя германцы понимали, что хлопцы мы нервные, на приказ можем положить и со второго выстрела разнести их «морскую летающую крепость» в щепки.
– Значит, в любом случае мы правы, что огня не открывали, – утвердился в своей правоте Загревский. – Вижу, у тебя, старшина, немалый опыт. Может, не зря тебя и направили именно сюда, на приморскую заставу?
– Можете не сомневаться: не зря, – загадочно ухмыльнулся Ордаш. – Только об этом не будем. На этой «ссыльной» заставе у каждого командира – своя история появления, а значит, и своя тайна.
И Загревский не мог не согласиться с этим. За каждым командиром здесь действительно тянулся шлейф какой-то служебной тайны: и за ним самим, и за командиром первого взвода и по совместительству заместителем начальника заставы, младшим лейтенантом Ласевичем; за разжалованным из младших лейтенантов в старшины, но все же назначенным командиром взвода Ящуком, который являлся старожилом заставы; и за военфельдшером, старшим сержантом Корзевым, изгнанным в свое время с четвертого курса мединститута и тотчас же «забритого» в солдаты…
Вот только распространяться по поводу всех этих историй здесь никто не желал, да и не принято было. Как не принято было ни плакаться или раскаиваться, ни тем более упрекать в чем-то друг друга. Исходили из того, что Север все замнет и все спишет. Тем более что само направление на службу в такую суровую глушь уже было достаточным наказанием за любой проступок, любое нарушение дисциплины, любой излом судьбы.
– Работала бы рация, можно было бы сразу же сообщить в штаб погранотряда, – молвил старший лейтенант.
– С февраля молчим, не отзываемся, – напомнил старшина. – Там уже поняли, что у нас что-то с рацией, а значит, с кораблем прибудет новая.
– Радиста бы нового, однако, – как бы между прочим обронил ефрейтор, будучи давно на правах каптерщика, то есть человека привелигерованного, оставившего за собой право вмешиваться в разговор командиров. – Такого, чтобы рация делал, связь делал.
– Ну,