Жизнь без света. Валерий Александрович ШипулинЧитать онлайн книгу.
так помогите нам хоть в чем-то, мы же много не просим. Учили друг друга, как быстро подниматься и спускаться по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, и я до сих пор так по лестнице бегаю-прыгаю. Учили, как найти упавшую вещь – услышал, куда упала, там и ищи, а если вещь из металла, так при помощи магнита, у всех у нас при себе всегда был кусочек магнита. И, конечно, помогали друг другу, а как иначе, без этого слепому никак. Дружный класс у нас был, помогали во всем, в учебе, на уроках труда.
Уроки труда были, как в обычной школе – спаренными, т.е. два подряд. В 5-м и 6-м классе занимались деревообработкой, пилили, строгали, даже на фуганке электрическом работали. В 7-м и 8-м уже работали с металлом, резали ножницами, обрабатывали напильником, сверлили, зубилом рубили. Да, колотили молотком по зубилу, только я всего этого не делал, сейчас расскажу почему.
В 3-м классе в интернате открыли музыкальный кружок, и я стал заниматься на баяне, занятия вел инвалид-фронтовик. Сначала занимался на казенном, а зимой отец кабана заколол, продали мясо, сало и купили мне баян. В 4-м классе у нас вместо кружка уже была студия, а в 5-м при интернате открыли филиал музыкальной школы, и я ее окончил, окончил быстро – пятилетний курс обучения я освоил за три года.
Так вот, когда у нас в 5-м класса начались уроки труда, я уже вовсю на баяне играл, если в детстве несмышленом на гармошке мелодии разные на слух подбирал, то теперь я ого, как нажваривал. Учитель труда тоже был инвалид, тогда еще много инвалидов с войны было, кто весь осколками израненный, кто совсем инвалид – без руки или без ноги на протезе деревянном или на костылях култыкается, кто вообще без ног на тележке ездит, руками от земли отталкивается. У трудовика руки-ноги – всё на месте было, хромал он здорово и музыку любил, а под музыку выпить особо. Одноклассникам моим даст задание, а мне говорит: «Тебе этого не надо. Бери гармошку и пошли». Нальет себе полстакана и говорит: «Ну, давай, Юрка!» или «Поехали, Гагарин!», меня же, как Гагарина звали, и я начинаю. Репертуар у нас большой, но в конце обязательно про бродягу – «По диким степям Забайкалья». Пел трудовик с душой, с надрывом, после куплета, где «Навстречу родимая мать» начинал хлюпать носом, вытирал слезу, матерился, а я давал проигрыш. Прохлюпается, и как будто я в курсе всего и всё про него знаю и понимаю, хрипло так: «Эх, Юрка, в бога душу мать, вот так оно! Давай, брат, дальше!»
Не знаю почему, то ли собутыльника стоящего не подворачивалось, то ли приглянулся я ему чем, бывало, мне нальет за компанию и начинает жизни учить: «Вот придешь ты куда-нибудь работать и сразу анонимку пиши, иначе сожрут! Сожрут, понял?!» И я помогал ему с этими анонимками, подсказывал, как и что лучше написать. И писали мы не поклепы какие-нибудь, а правду, дескать, притесняют, издеваются над инвалидами войны или слепыми воспитанниками интерната. Напишем, отправим, следом комиссия, разбираться начинают – и все правильно, сигнал подтвердился, прищучат, а то выгонят кого-нибудь из злодеев-воспитателей, директору выговор, а нам улучшение. В