Журавли. Рассказы. Михаил Константинович ЗарубинЧитать онлайн книгу.
через некоторое время. Давайте подождем до утра. Если время нам не поможет, посоветуемся с областным офтальмологом.
Мишку уложили в постель, простыни почему-то были прохладными и хрустящими, от непривычки он начал крутиться, не находя себе места. Но это продолжалось недолго, сон поборол беднягу…
Утром солнечные лучи ласково гладили Мишку по щекам. Открыв глаза, он увидел ослепительно яркий свет. Сквозь густую листву деревьев, сквозь оконное стекло пробивались солнечные блики: они гуляли по стенам палаты, по полу, по никелированным шишечкам кровати – повсюду. Мишка зажмурился, затем снова открыл глаза. Нет, это не было сном. Он вскочил с постели, но боль, как и вчера, пронзила его тело. И тогда он решил обмануть ее. Медленно вытянул ноги, ступил на пол и, делая маленькие шажки, подобрался к подоконнику, держась за него выпрямился. Взглянул на небо – оно было голубым, без единого облачка.
Мишка прошептал.
– Значит, я вижу…
Он приковылял к двери, открыл ее, проник в коридор, желая с кем-то поделиться своей новостью, но тут на небольшом диванчике увидел свою маму. Она, привалившись к спинке, спала.
Мишка подошел к ней, присел рядом и стал ждать, когда она проснется. Терпение его быстро иссякло, и он, взяв ее руку, потянул к себе. Мать открыла глаза и несколько мгновений смотрела на сына, словно не узнавала.
– Миша, это ты?
– Да, мама… – И, чуть помолчав, добавил: – Я вижу тебя, мама. И солнце вижу. И небо.
Мать прижала его к себе и стала целовать, говоря при этом добрые, ласковые, бессвязные слова.
Мишка тоже плакал и тоже говорил что-то не очень вразумительное. Он прижался к матери и сразу почувствовал знакомые, родные запахи земляничного мыла и парного молока, которые он так любил.
Зимой сорок пятого
Заканчивался февраль, но морозы не ослабевали. В воздухе постоянно висело белое дрожащее марево. Из-за этого проклятого тумана солнечные лучи никак не могли пробиться к людям; ни тепла, ни света на землю не поступало. Такие зимы частенько случались в далекой таежной деревне на берегу Илима, в тысячах верст от Иркутска.
Анна шла по единственной деревенской улице, широко и вольно раскатанной санями и прибитой копытами лошадей. Она была молодой и статной, ее не портили даже уродливый ватник и большой клетчатый платок, которым она тщательно закутывала себя, спасаясь от лютого сибирского мороза. Шла быстро и легко, не оглядываясь по сторонам. Встречаясь с односельчанами, коротко кивала головой и давала дорогу, не вступая в обычные разговоры, свойственные деревенским бабам.
Где-то далеко шла война. И у всех деревенских разговоры были о войне. Говорили о победах, о поражениях, читали друг другу редкие письма с фронта, оплакивали погибших, радовались тем, кто возвращался домой из госпиталей. Почти все деревенские мужики, здоровые и сильные, ушли на войну. Многие вернулись калеками, еще больше погибли, и только редким счастливчикам повезло – они закончили войну без единой царапины.
Слушая радио, Анна никак не могла понять своим простым деревенским умом: почему