Год волка. Андрей Андреевич ТомиловЧитать онлайн книгу.
усмотреть в этом действе какое-то самоутверждение, какое-то преодоление того барьера, за которым находится понятие трусости, паники, страха. Колька тоже молотил валенком в мягкий бок волчицы и что-то шептал, похоже, что по-детски матерился.
Волчицу загрузили в сани, примотали, чтобы не свалилась, а другого, что поменьше, класть было некуда, привязали за голову и потянули волоком. Гнедко снова не останавливался до самой конюховки. Ошметки снега летели из под копыт в сани, иногда попадали в лицо Кольке, но он не отворачивался и вожжи держал на вытянутых руках.
Председатель очень хвалил охотников и еще привез яду. Снова делали привадные «котлеты», замораживали их в сарае, складывали в мешок. Одну пилюлю Колька нечаянно рассыпал, собирал пальцами и ссыпал порошок обратно. Батя ругался на него, называл покоруким. Видимо Колька надышался, пока собирал, но уже ночью ему стало плохо, – мутило, как батю с глубокого похмелья. Потом стало рвать. Колька свешивался с печи, и блевал в таз, который держала для него мать. Блевать было нечем, а все тянуло и тянуло. Всего трясло и совсем не было сил, даже не мог спуститься с печи. Батя сбегал за фельдшером и тот сказал, что Колька отравился, заставил поить его разными взварами, чем больше, тем лучше.
Мучился Колька два дня и две ночи, сильно мучился. Приходил председатель и слезливо просил Кольку не помирать. И батю просил. Объяснял свою просьбу тем, что его же непременно посадят, это же он расписывался за яд.
Колька, толи внял просьбе председателя, толи просто пересилил свой недуг, но помирать не стал, начал поправляться. Еще пару дней не ходил в школу, был слабый и бледный, но уже выходил на двор, дышал морозным воздухом. С удивлением заметил, что за эти дни, пока он лежал на печи, прибавило снегу, зима становилась настоящей.
Еще через день снова поехали на охоту. Батя сказал, что там все быстрее пройдет, что любая хворь на охоте проходит, никаких тебе докторов не надо.
Одну приманку снова оставили на тропе, недалеко от одинокой березы, другие увезли и разложили к ферме. Никитич, увидев охотников, в сердцах махнул рукой:
– Толку с вашей охоты! Вчера новую дыру сделали, овечку большую, сукотную утащили. Падлы. Бабы видели целую стаю, штук семь, или больше. Тут надо облаву делать. Толку с вас.
Никитич снова махнул рукой, выказывая полнейшую безнадегу, повернулся и пошел, зацепляясь костылем за загородки, в которых базланили годовалые телята. Телята, чувствуя правоту Никитича, орали все громче и громче. Охотники, удрученные известием о новом разбое волков, молча удалились и поехали в сторону дома. На западе горела алым мутная, зимняя заря, предвещая на завтра ветреный день.
Может с расстройства от разговора с Никитичем, а может просто время приспело, но Колькин батя запировал. Запировал широко, грубо и беспробудно. Как говорила Колькина мать: совсем слетел с катушек. Прошло уже три дня, как выложили ядовитые приманки, пора бы и проверять, но батя ничего не понимал,