Записки из ниоткуда. Федор СамаринЧитать онлайн книгу.
За нею к выходу потянулись торамдасы нижние, у которых не было большого гу, в строгом порядке: сначала женщины (киси), а затем остальные, которых никак не называли. В них не было ничего полезного, а то, что было полезно, тем пользовались в те луны, когда начинали метать икру лягушки, и прекращали, когда цапли слетались поедать головастиков.
Молча стояла Холгу на высокой круче, ветер трепал две белых ее косы и плащ из бобровых шкур. Речная гладь шевелилась, была живой, поблескивала, лоснилась – в воздухе стоял шелест: на берег хлынула рыжая масса.
– Новый зверь, – сказала Холгу и покачала головой.
– Новый, – сказали киси.
Целый день стояли они на высокой круче, целый день ветер трепал их косы, из-под земли проступила соль, и вышел из леса зверь, чтобы лизать ее, и прижались звери к ногам и бедрам Холгу, ибо очи у зверя покрылись льдом. Земля сотрясалась, и ноги слышали, как рыдает плоть земли далеко за рекой, далеко за лесом, там, куда издревле запрещено даже смотреть – там, где садится за край земли солнце. Оттуда извергло оно невиданных доселе тварей: с длинными лысыми хвостами, круглыми глазами и зубами, способными перегрызть камень.
Земля сотрясалась до восхода луны, и до восхода луны шелестели травы в лесу от молчаливого похода нового зверя.
Этого зверя решили назвать мерге, что означает «нельзя съесть». Когда приходило время решать, все киси и все, которых не называли никак, садились у входа в главный азыр и молчали. Молчали долго, до тех пор, пока кто-нибудь первым скажет какое-нибудь слово. Таков был обычай. Иногда молчали и день, и два, и неделю. Старики говорят, было дело – молчали две луны.
В этот раз слово сказала Холгу:
– Мерге.
– Мерге, мерге, – закивали головой киси.
Затем пошли в курутын, огороженный диким речным камнем.
Курутын всегда на четыре угла: в одном углу, от входа слева – веник из веток березы, в другом – от входа справа – веник из веток дуба, в других углах – чунча из бересты с водою и чунча из коры дуба с мёдом от диких пчёл. А в центре курутына – четыре камня. Четыре черных валуна.
Камни эти выросли из-под земли сами, потому что родила их дочь земли, великий первый торамдас – Торамда. Груди ее – холмы. Волосы ее – травы. Руки – лес. Язык – ручьи и ключи, а влагалище – река.
Разоблачилась Холгу, опустилась на четвереньки, и вошла в курутын так, как ходит в начале своей жизни всякий торамдас. Ибо для Торамды даже самый древний торамдас – будто еще не родившийся.
– Ой, Торамда, дай мне рыбы и меду! – взмолилась Холгу, – ой, дай мне все, и я тебе дам все, ой, чего надо тебе!
После этой молитвы три киси подтащили к входу в курутын столетнего сома, на спине которого росли береза, ольха и папоротник, и вспороли ему брюхо. Холгу разбросала внутренности на четыре угла, зажмурила глаза и задом выползла обратно: нельзя смотреть, как вкушает свою жертву Торамда.
А ночью