Карта Памяти. Сергей МаксимишинЧитать онлайн книгу.
сказал я самонадеянно.
– Больших и малых академических театров?
– В институте был в КВН.
– Студент?
– Так точно.
– Студентов я люблю, сам был студентом. А еще чего умеешь?
– Фотографирую немножко.
– Постой пока, – сказал старлей и приступил к опросу фотографов-профессионалов. Последние, все как один узбеки, оказались самозванцами, в чем были тут же уличены сопровождающим начклуба киномехаником Васей, задававшим соискателям один и тот же вопрос: «Что лучше – „Унибром“ или диафрагма?». Последним на Васины вопросы отвечал я и, видимо, преуспел больше прочих. Старлей записал мою фамилию в блокнот, сказал, что ничего не обещает.
Вечером третьего дня колонной по три нас привели в бригаду и выстроили на плацу. Плац, как плац, все как в Союзе, только вместо бессмысленного лозунга «Учиться военному делу настоящим образом» написано: «Да здравствует нерушимая советско-кубинская дружба!». И еще фанерный щит с изображением двух легендарных кораблей и надписью «Шхуна „Гранма“ – младшая сестра крейсера „Аврора"». Пришел комбриг со свитой. Дальнейшее напоминало дележ пленных.
– Рядовой Петров! ВУС № 517! – страшным голосом объявил полковник, – Кому?
Возжелавший рядового офицер свиты тут же уводил Петрова. Почти в самом конце списка:
– Рядовой Максимишин!
Из-за спины полковника вынырнул начклуба:
– Товарищ полковник, это фотограф пятого разряда.
– Рязанцев, тебе по штату сколько фотографов положено?
– Двое, товарищ полковник.
– А сколько уже есть?
– Трое.
– Ну?
– Так это же профессионал, в газете «Труд» работал!
Последний аргумент оказался решающим, и я стал фотографом Центрального клуба 12-го учебного центра.
Центральный клуб был самым маленьким подразделением бригады. Под началом старшего лейтенанта Рязанцева культуру в солдатские массы несли киномеханик, водитель автоклуба и художник. Был еще фотограф, но за пьянство Рязанцев отправил его в пехоту. Место оказалось вакантным, и честь прикрыть эту брешь в обороне кубинской революции выпала мне.
Профессиональную деятельность я начал с уборки. Наследство мне досталось убогое – разболтанный «Зенит-Е», «ФЭД-3», дрожащий от ветхости увеличитель «Ленинград», бачок для пленки, кюветы, кассеты и переходные кольца. Из реактивов – два ящика с жестяными банками, подписи на которых не несли никакой информации о свойствах содержимого – МП-1, МГП, БКФ-2. Весь этот утлый инвентарь за месяц бесхозности покрылся липкой тропической плесенью. По стенам лаборатории во множестве сновали маленькие, сантиметров пять-семь, ящерицы гекконы. С геккончиками я бороться не стал, а «сикарак» – огромных тараканов, проживавших в проявочном бачке, изгнал решительно.
Куба, Нарокко, 1987.
Фото Виктора Воронкова
Не успел я насладиться чистотой