Конъюгаты: Три. Люминис СанториЧитать онлайн книгу.
в такую степень, что просочился бы в скалу, чтобы его никто не видел.
Накануне Кирсанов чуть перебросился парой не-слишком-резких словечек с женой, но её реакция до того его расстроила, что он нынче сбежал сюда.
Далила! Огонь моего сердца. Пламя моей души. Цветок моей жизни. Мне пришлось запрятать свои эмоции в один из миллионов внутренних ящичков. Крепко сдавить своё горло, руки, а, больше всего, глаза. Чтобы из них не брызнула предательская волна. Ненавижу себя! Она посчитала бы меня хлюпиком и вообще чем-то таким мизерным и ничтожным, что не стоит ни капельки внимания.
Ты любишь только сильных. То есть не любишь. Но хотя бы отдаёшь дань уважения. Вот почему мне надо схоронить глубоко-глубоко все свои слабости. Хотя ты итак знаешь и чувствуешь, что твой жалкий муж – тюфяк, простыня и ничтожество.
Хрисанф лёг среди гигантских корней большого дерева возле обрыва, спрятавшись как в логове, чтобы его опутала эта корявая природная сетка: своими сухим многолапьем обняла и поняла, или, хотя бы, на миг стала укрытием.
Ну, что тут сказать. Он плакал. Рыдал, как девчонка. Не слушайте автора. Аффтар сух и туп, как пробка. Ему чужды все эти мнемозины, телячьи нежности, откровение, туоххаьыйыы и так далее. Да и у Далилы кожа толстовата, а больше – недогоняючи. Поэтому он не мог позволить себе пускать слёзы при ней.
Другой человек. Мой. Но совершенно другой (плач).
Гребаный упырь! Как только отметился на горизонте, вон как она заговорила! Ненавижу! Она даже сама, похоже, не поняла, что сказала. Так мне и надо. Ведь я взял её в жёны силой. И теперь она хочет вернуться к нему.
Вообще-то, это был чистой воды, если не бред, то его гиперболически больные фантазии. Далила сама ползала за ним, умоляя быть вместе. Да, тогда от него остались только глаза. Да, как упоминал Калита, он, возможно, действительно растаял бы и исчез от тоски и печали (хотя, вряд ли). И вернуться туда, где она никогда не была, то есть не была женщиной Корсуна – это просто ребячество какое-то, как бы сказала Кирсанова.
Но Хрисанф уже не мог остановить свой потоп. Его понесло, как говорится.
Если бы Далила видела, что я сейчас делаю. Поняла бы она меня? Нет, конечно. Я упал бы в её очах ниже плинтуса, ниже ада и далее. Она бы подняла меня на смех. Издевнулась. И подбодрила бы, как детсадовца, наклавшего в штаны. Опять же, что я артист гребаный и сумасшедший. Никакого разнообразия. Пустая и бессердечная. А я всё равно люблю тебя! Драгоценная моя, единственная, родная. Прости меня. Я успокоюсь. И побегу к тебе. Где эти дурацкие капли. Вы (обращается к своему телу), смотрите у меня! Попробуйте только выдавить хоть миллимоль влаги! Вы принадлежите мне! Так что, хотя бы, хоть как-то будьте на моей стороне!
Он немного молча полежал, поглаживая мягкий зелёный мох и втягивая в себя запах немного сырой свежей почвы.
Господи, помоги мне. Помоги мне не быть таким эгоистом. Научи любить. Сделай так, чтобы я не чувствовал боли из-за неё.
Заповедь любила Хрисанфа. Ведь он был её постоянным резидентом. Заповедь видела и не раз, как он ломал руки, рвал на груди рубаху,