Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «По следам „Книжной Сибири“». АльманахЧитать онлайн книгу.
Как сказал потом Земляк, весной мимо его подвала поток воды идет так быстро, что в его подвал не заходит.
Жилище Земляка и вправду было экзотикой, если применимо это понятие к российской трущобе, которую он, однако, приобрел здесь за немыслимую сумму. Мастерские художников – зачастую экзотика, но эта была поистине берлога: свет дня сюда проникнуть ни в какое время года попросту не мог.
Поэтому низкий потолок был оснащен лампами дневного света. И вообще все было обустроено, как надо для жизни (скажем, в сибирском зимовье, где порядок – закон и весь нужный минимум в наличии и на месте). Две печки обогревали жилище, полки с книгами, картинами и утварью располагались оптимально. Сам хозяин умел в десять минут испечь крупные лепешки (постные, чему рад был Скульптор) и столь же быстро приготовить говяжью печень – лучше любой хозяйки (для гостей мирских).
Все это соответствовало и той скорости, с какой он «пек» свои картины (ибо их немерено, а это только «владимирский период»).
Было удивительно узнать, что ему лет на десять больше, чем выглядит, то есть вовсе не сорок пять.
– Я еще выйду на мировую арену, – сказал он без пафоса и хвастовства.
И хотелось пожелать Земляку в этой его уверенности всего самого-самого. А картины… Что картины? Можно работать днями, годами – и писать хуже… А можно убавить количество и заняться качеством. Но на что тогда жить, на что менять места, познавая белый свет в своем неустанном поиске другой среды и натуры?.. Не говоря уже о самом свете, свете дня, на который он иногда выносит (в подвальный свой двор) работы, чтобы увидеть их все же в истинном цвете…
– Почему перебрался сюда из Сибири?
– Здесь настоящая Русь. А Сибирь – колония России.
– Настоящая Русь… Храмы вместо пятистенок и вместо ивняка ветла?
Нет, мы не спорили с ним. (Гоген – тот, наоборот, в колонию уехал.) Художниками правят иные законы. От Скульптора я знала: он, Земляк, постоянно навещает в больнице уже беспомощного во всех отношениях главу «владимирской школы» живописи, которого, похоже, больше некому навещать.
И еще преподает живопись детям.
Причудлива связь поколений.
У хозяина сидел уже гость, тоже художник. Выпивший, но по контрасту с хозяином хмурый. Причина выпивки (с которой он, видно, давно и не без труда завязал) и хмурости (присущей, видно, ему и так) была серьезная: у него в этот день пропала собака. Ее-то он искал, бродя по этим шанхайчикам, и, отчаявшись, забрел сюда, душу утишить и утешить.
– Кукшей ее зовут, – мрачно сказал Художник. – Давно она у нас. Только ее и люблю. В этой жизни. И так с женой плохо живем, а если еще и без Кукши…
Сначала, по правде, взяла досада при виде этого человека: не удастся поговорить с Земляком о его картинах, о Сибири, послушать его («Совершенно оригинальные», – сообщил Скульптор) философские воззрения…
Сразу стало ясно: слушать придется только этого хмурого, который продолжал, почти не закусывая, пить,