После запятой. А. НунеЧитать онлайн книгу.
присматриваться, заметила, что все зависит от состояния человека. Иногда черты лица совсем размазаны, иногда слишком резко обведены. А иногда как будто выполнены на одном дыхании и как бы мерцают изнутри… Тогда человек красивый, все пропорции гармоничны, ничего нельзя добавить или убрать. Господи, они бинты перематывают, не буду смотреть. Правильно ругается эта женщина – о чем раньше думали, менять, когда грим уже нанесен. Когда это они успели мне волосы обкорнать, я и не заметила. А с лицом все же теперь отлично. Какое-то оно законченное. И какой-то странный загиб в уголках губ. Когда прямо смотришь на… чуть не сказала – нее, то такое просто умиротворенное выражение. А как посмотришь немного сбоку – с позиции гримеров, например, – видишь безмятежную широкую улыбку. А сейчас опять прямо смотрю – никакой улыбки. Хотя если подольше присмотреться – уголки вроде опять дрогнули. Как будто она насмехается надо мной. У живых такое редко получается. Не говоря уже о том, что носы у них постоянно меняются, то курносые, то распухают картошкой, то слишком явно выделяются на фоне всего лица. И это еще ничего. С подбородком еще больше проблем. Он почти никому не удается, весь какой-то необязательный, перетекающий из одной несформированности в другую. А если с ним справились, то почти неизбежно контуры головы бывают слабо очерчены ломкими штрихами. Только соберут одно – все остальное, выпущенное из-под контроля, рвется по швам. Только улыбки, если удаются, сразу отливаются в раз и навсегда застывшую форму. А здесь наоборот – все определилось, и только улыбка порхает неуловимо. Почти как у Джоконды Леонардо, но более впечатляюще. Человек такого не сделает. В детстве я думала, что можно сделать себе лицо. Достаточно выбрать желаемую форму, например, лба, – образцом может послужить репродукция, взятая из альбома. Из каждого портрета выбиралась только какая-либо деталь, выдержавшая самую строгую критику – ухо там или разрез глаз, – полностью ни одно лицо не устраивало. Дальше надо было сосредоточиться на выбранном, представляя, что мой нос, например, принимает те же очертания, что и образец с картины. Я думала, что если не сдаваться в своем упорстве, то результат будет на лице. В этом была доля истины, но я, вследствие неразумности, упускала из виду, что нельзя работать над частью, не имея в виду целого. В итоге лицо у меня стало гораздо более асимметричным и не таким миловидным, как обещало быть в детстве. И все потому, что ни одно лицо на портретах не соответствовало моему внутреннему идеалу, чтобы я могла воскликнуть – это именно то, что я хочу, от начала и до конца. Конечно, правильней было бы в этом случае строить свой идеал, но мое восприятие было еще не настолько окрепшим, чтобы обходиться без внешних подпорок. Все, что я умела, – отличить среди богатства предложений то это или не то, и не то отвергнуть. Какое же то я выразить еще была не в силах и приближалась к нему, отбрасывая несоответствия. Я вообще долго не могла словами объяснить, что такое красота.
А еще больше занимал основной