Волчий выкормыш. Евгений Рудаков-РудакЧитать онлайн книгу.
Как только где устроюсь – напишу через подружку в райцентре, знаешь. А мне теперь, хоть в фициянтках ходить, хоть на шоссейке блудить!
– Дура ты, дура несчастная, Анька!
– А ты, теть Валь, дура счастливая, да?
Они присели у ворот, обнялись, поплакали, и даже повыли. Тут подъехал Петро, и Анна, охнув громко напоследок, перекрестилась широко на все стороны, отчаянно махнула рукой, и… без всякого сожаления покинула родной дом. Перед выходом со двора она словно споткнулась, еще раз охнула, закружилась, затопала, и… скорее проголосила, чем пропела:
– И пить будем и гулять будем,
а смерть придет – помирать будем!
А помирать будем, да без желания,
За любовные, да всё страдания!
С тем и уехала раным-рано, как только взошло солнце. За посёлком тоскливым курлыканьем её проводили журавли, взлетевшие с Камышного.
…Шиктыбай следующий день лежал и сильно переживал. Его старуха, Айша, не могла понять, с чего это он, и то и дело спрашивала: «Не заболел ли, дед»? А что он мог сказать ей. Разве поймет старуха, что обидели его сильно, когда все, как один сказали, что он совсем сошел с ума. Конечно, если бы рассказать Айше про Сашку, как он сосал молоко у той волчицы, или про людей с синими мордами, которые с неба в тазу прилетают и ходят по воздуху, как по земле. Да… его старая глупая жена тоже будет крутить у виска своим кривым пальцем, смеяться во весь беззубый рот, а потом еще и родственникам расскажет, они обещали год назад навестить, да задерживаются. А вдруг в этом году приедут, и тоже будут смеяться.
Так лежал старый обиженный охотник целых три дня, только на четвертый, рано утром, еще не взошло солнце, поел, выпил четыре пиалы чаю, проверил тетиву лука, стрелы и сложил в котомку еду. Айша молча лежала на топчане и одним глазом следила за сборами. За десятки лет она привыкла, что он всегда уходил на охоту рано, тихо, старался не будить её, и она не переживала, если его не было даже несколько дней. В этот раз, перед тем как уйти, Шиктыбай присел на край кровати, взял её пухлую руку в две свои и так сидел несколько минут, просто, бесстрастно и молча. После сощурил и без того узкие, степного цвета глаза, и едва заметно улыбнулся, он словно вспомнил что-то очень приятное, потом нежно, по-особому похлопал верную Айшу по крутому бедру, как это бывало в молодые годы. Потом и вовсе сдурел – задрал ей до шеи ночную рубаху, приценился и взвесил, сначала на одной, потом на другой руке её груди, и… остался, похоже, вполне доволен. Она даже открыла рот, чтобы сказать что-то, но он положил свой палец ей на губы, подержал немного и встал. Бегло осмотрел избу, улыбнулся, как он это умел, щелочками глаз и уголками сухих губ, и молча, тихо вышел. Айша вдогонку едва успела открыть рот и произнесла: – Э… э, Шикты… бабай, и некоторое время сидела, соображая, потом стала зевать как-то не так, как обычно, а с натугой, даже закашлялась. Потом не спеша вышла на крыльцо, позевала, почесала всласть о косяк двери спину и прошла к воротам. Никого. Удивилась, как всегда, как быстро ходит её старик – был и нет, совсем, как молодой.
Она долго стояла и смотрела