Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским. Алексей СолоницынЧитать онлайн книгу.
реки, горы и долины,
Сквозь огонь, пургу и черный дым,
Мы вели машины, объезжая мины,
По путям-дорожкам фронтовым…
Мы тихонько подпевали, улыбались, и на душе у нас было очень хорошо.
Потом звучало танго, и пловцы танцевали. Парни держались прямо, делали замысловатые «выходы». А грудной, мягкий и чуть загадочный голос певицы проникал прямо в сердце:
В этот час, волшебный час любви,
Первый раз меня любимой назови,
Подари ты мне все звезды и луну,
Люби меня одну…
Да, была пора первых влюбленностей, пора ожидания какой-то новой, необыкновенной жизни. Казалось, еще день, два – и она наступит.
Эти смутные ожидания нового, как я теперь понимаю, заставили брата поскорее покончить со школой. Он пошел учиться в строительный техникум. Отец выбор одобрил: теперь, после войны, строители очень нужны.
Но очень скоро я заметил, что и о техникуме, и об учебе Толя ничего не говорит. Мне было интересно, я задавал вопросы, а он или отшучивался, или занимался своими делами – чаще всего «моторчиком». Это была самодельная радиола, которая довольно неплохо работала. Детали (адаптер, динамик и т. д.) доставались самыми разнообразными путями, иногда фантастическими.
Как и пластинки. Рядом с любимыми песнями, записанными на черных рентгеновских пленках, появились и толстые пластинки Апрелевского завода – арии из опер и оперетт.
В тот год на гастроли в Саратов, почему-то зимой, приехала оперетта из Иванова. Нам очень понравился «Вольный ветер», и мы с ума сходили от куплетов Фомы и Филиппа:
Есть у нас один моряк,
Он бывал во всех морях,
Где не плавал ни Колумб, ни Беринг…
Однажды нашу музыку прервал нежданный визит. Пришла незнакомая худая женщина в очках, в потертом пальтишке:
– Я куратор курса, на котором учится ваш сын Анатолий…
«Куратор» прозвучало как «экзекутор».
– Вы знаете, что Анатолий второй месяц не ходит в техникум?
Отец и мать не нашлись что ответить, только глазели – то на педагога, то на Толю.
От чая куратор отказалась, ушла, получив заверения, что будут приняты самые строгие меры… вплоть до ремня.
– Ну, чем же ты занимался? – грозно спросил отец.
– В кино ходил… в театр.
– Куда?
– В театр. На оперетту.
– Вот как! В оперетку, значит! Поглядите-ка, выискался ценитель субреток!
Повисла тягостная пауза. Было слышно, как всхлипнула мама. Слово «субретка» я услышал впервые и запомнил его.
– А где же ты деньги брал? – вдруг спросила мама.
– Две простыни на Пешке толкнул.
(Пешкой называли у нас рынок, где торговали овощами, яблоками, сезонными ягодами, барахлишком, скобяными товарами.)
Мама всплеснула руками.
– А я-то их обыскалась!
Отец сжал кулаки. Говорил, срываясь на крик, что в шестнадцать лет был в ЧОНе (часть особого назначения для борьбы с контрреволюцией),