Разделенный человек. Олаф СтэплдонЧитать онлайн книгу.
точностью. Он откровенно гордился этим изделием, носил его в кармане и показывал каждому, кто был готов восхищаться. Изящный наконечник стал одной из самых драгоценных его «игрушек», поскольку Виктор питал ребяческую слабость к мелким штучкам, которые носил в кармане и постоянно перебирал пальцами. За разговором и даже за серьезной работой или чтением, он рассеянно играл со своим наконечником или с камешком, орехом, кристаллом и тому подобными мелочами, собранными на прогулках. В числе других сокровищ были две серебряные монеты египетской династии Птолемеев, купленные в лавке старьевщика. Разговаривая со мной, он вертел в пальцах покрытую патиной монетку или внимательно рассматривал детали профиля и прически. При этом он никогда не упускал из вида предмет разговора. На столе, конторке, диване и креслах в его комнате валялись самые разнообразные предметы. Среди блокнотов и книг по истории и философии замешались курительные трубки, сборники старинных гравюр, два гранитных булыжника (серый и розовый), кусочки дерева с необычным жилкованием, серебряная ложка семнадцатого века, темный олений рог (из стада колледжа Магдалины) и множество необрамленных портретов молодых женщин в его довольно странном вкусе к женской красоте.
Как ни странно, Виктор без труда находил в этом хаосе все, что ему было нужно. Он направлялся прямо к желаемому предмету с точностью обезьяны, отыскивающей дорогу в хаосе ветвей.
Была у него такая странная и довольно утомительная черта: в первостепенных делах он был примечательно собранным и целеустремленным, но острый интерес к жизни во всех ее проявлениях часто заставлял его жертвовать важными на вид целями ради пустяковых по видимости образчиков чувственного опыта. Завороженный особенно удачно сваренным сидром (не пользовавшимся в те времена популярностью), Виктор заставлял меня по полчаса дожидаться, пока он просмакует каждый глоток со всей серьезностью опытного дегустатора. Часто задуманная с ним прогулка срывалась, потому что он сворачивал посмотреть на полет чаек или ласточек или на охотящуюся пустельгу. Раз, когда мы из-за этого опоздали на поезд и пропустили важный диспут в Союзе, я довольно шумно возмутился. Он в ответ обдал меня презрением, заявив, что, если бы я пользовался глазами и мозгами как должно, эти птицы дали бы мне много больше, чем любые «надутые» политики.
Кажется, к птицам Виктор питал особое чувство: в нем сочеталась первобытная страсть к погоне, научный и эстетический интерес и еще что-то трудноопределимое, но почти религиозное. При виде незнакомой птицы он бросал на ветер все планы, лишь бы проследить и пронаблюдать ее. Он делал тщательные зарисовки птичьего полета, особенно полета чаек, ласточек, ястребов и других искусных летунов. Он часто по многу часов испытывал маленькие самодельные планеры – бумажные, для полетов по комнате, или из дерева и промасленного шелка, чтобы пускать по ветру с вершины холма. Его восхищала функциональность чемпионов полета среди птиц. Виктор говорил, что эволюция