Оренбургский платок. Анатолий СанжаровскийЧитать онлайн книгу.

      Вот и наш курень.

      Открыла дверь мама.

      Завидела незнакомца, с испугу вальнулась к стенке.

      – Кто это? – шепнула.

      Я пожала плечами. Прыснула в кулак Луша.

      – Ма, – успокаиваю я, – да не пугайтесь Вы так гостя! Не довеку… Пускай до утреннего побудет поезда… А я пойду к Лушке.

      – Об чём речи…

      Мама накинула свету лампе, мерцала у неё в руке. До крайности размахнула дверь в боковушку и подняла на Михаила приветливые глаза:

      – Проходьте, проходьте, гостюшка…

      Поставила на стол лампу рядом с будильником, лежал вниз лицом.

      – Оно, конешно… – Мама взяла весело цокавший будильник, близоруко глянула на стрелки. – В три ночи горячими пельменями не попотчую гостюшку. Но кружка молока сыщется.

      Михаил конфузливо попросил:

      – Не надо… На сверхосытку ж… Я даве ел…

      В ласке возразила мама:

      – Я не видала, гостюшка, как Вы ели… Покажете…

      Опустила будильник на ножки. Вышла.

      Пала тишина.

      Слышно было, как удары будильника с каждым разом всё слабели. Будто удалялись.

      – Сейчас станет, – в удивленье обронил Михаил.

      – Всебеспременно! Далёкого дорогого гостеньку, – сыплю с холостой подколкой, без яда, – застеснялся. Гмм… Навовсе, блажной, заснул. Только что не храпит. Разбужу…

      Я пошлёпала будильник по толстым щекам.

      Молчит.

      Не всегда просыпается от шлепков. Одно наверно даёт ему помощь – положить вниз лицом.

      Будилка у нас с припёком. Настукивает только лёжа. Вот взял моду. Всех побудит, а сам всё лежит лежнем!

      Перекувыркнула – зацокал!

      В близких минутах вшатнулась мама с полной крынкой вечорошней нянюки[46]. Налила доверху в кружку. Потом внесла на рушнике пышную, подъёмистую кокурку[47].

      – Прошу, гостюшка, к нашему к хлебу. Всё свежьё… – Высокую уёмистую кружку с молоком мама прикрыла хорошей краюхой кокурки. – Присаживайтеся к столу… Стесняться будете опосля.

      Михаил вроде как против хотения – в гостях, что в неволе, – подсел к еде.

      Мама заходилась стелить ему на сундуке.

      – Покойной ночи, Михал Ваныч! – рдея, пропела Луша.

      – Заименно, девушки, – на вздохе откликнулся Михаил и заботливо засобирал мякушкой со стола крошки. Нападали, когда мама резала кокурку.

      Мы с Лушей выходим.

      На улице пусто, тихостно, темно. Нигде ни огонёшка. Только у нас смутно желтело одно окно.

      Луша посмотрела на то чахоточное окошко долгим печальным взглядом. Усмехнулась.

      – Луш! Ты чего?

      – Чудн…