Генерал и его семья. Тимур КибировЧитать онлайн книгу.
плодово-ягодный, ах, товарно-денежный,
ах, боксит, суперфосфат,
да полно горевать!
– Господи Боже! Это ж белая горячка! Самая настоящая! – ужаснулся злосчастный читатель.
Да полно горе горевать, мать варяго-росская!
Тьфу, жидо-масонские шнобели-крючки!
Что ж вы, субподрядчики, сменщики, поста́вщики?
Что же вы, поставщики́,
дурни-дураки?
Эх вы, дурни-дураки, военно-спортивные,
грозные, бесхозные, днем с огнем искать!
Где же ваши женушки, да где же ваше солнышко?
Хва, ребята, вашу мать,
да горе горевать!
Да полно горе горевать, золотые планочки,
об рюмашечку стакашек – чок да перечок!
Спят курганы темные, жгут костры высокие,
придет серенький волчок
да схватит за бочок!
Придет черный воронок, ой, правозащитные!
Набегут, навалятся, ой, прости, прощай,
ой, лечебно-трудовой, жди-пожди, посасывай!
Бедненький мой, баю-бай,
спи, не умирай!
Прийдет серенький волчок, баю-баю-баиньки,
и дорожно-транспортный простучит вагон.
Заинька мой, заинька, маленький мой, маленький,
вот те сон да угомон,
штопаный гандон.
Заинька мой, попляши, серенький мой, серенький!
Избы бедные твои, пшик да змеевик.
Край мой, край, окраина, краешек, краюшечка.
Совесть бедная моя,
заветная моя.
Совесть, совесть, никуда не уйти мне, матушка.
Тут я, туточки стою, агитпроп мне в лоб.
„Здравствуй, здравствуй“, – я пою, а во поле чисто,
чисто во́ поле, дружок.
Зайка скок-поскок».
– Да-а, – протянул немного успокоившийся, но все еще изумленный генерал. – Типичный бред сивой кобылы. Как же Анечка-то не видит?
– Так, может, это вы не видите? Дочь-то в поэзии побольше вашего понимает!
– Да чего тут понимать-то?! Херомантия сплошная!
– Не балуете вы нас разнообразием суждений, товарищ генерал, не балуете.
– Пусть тя черти на том свете балуют со всеми твоими этими метафорами и херафорами!
Никогда, никогда Василий Иваныч по-настоящему не любил и не понимал поэзию. Начиная с детского разочарования в «Евгении Онегине» (об этом мы расскажем подробно в свое время) он стал ощущать, что без руководящей роли настоящей музыки эти хитросплетения словес чересчур уж двусмысленны (а то и трех-, и четырех-, и n-смысленны) и за редким исключением (Лермонтов, например) не вызывают того невинного и головокружительного парения духа, которое дарили смычковые, медные и даже ударные и которое, по убеждению Бочажка, было смыслом и целью всякого искусства и культуры в целом.
Да даже и оперные либретто! Ну взять ту же «Кармен», о которой уже шла у нас речь. Музыка же просто великолепная, а герои?! Дезертир, ставший уголовником, а под конец и убийцей, и, не побоюсь этого слова, блядь!
А сцена, где этот сброд издевается над офицером?!
«Ах, капитан, мой капитан!»
И