Муравечество. Чарли КауфманЧитать онлайн книгу.
списке лучших фильмов шестидесятых…
– Как он может быть одновременно третьим лучшим в истории и четвертым лучшим в шестидесятых?
– Я не помню, чтобы учил тебя делать погребальные урны, Оливье.
– Ну, мне фильм показался très fastidieux[40].
– Твои рейтинги фильмов меня не интересуют. Я предпочел бы обсудить погребальную урну для моего пса.
– Посмотрим… как лучше отдать дань ослику, который пес?
Я понимаю, что Оливье меня подкалывает, но смотрю на урны в шкафу у него за спиной – и они восхитительны: оловянный колодец желаний, бронзовый Адонис, кафельный мужской туалет с писсуарами, урна в виде банки для печенья, великолепная хрустальная метель, где покоится мой дядя-метеоролог, окаменелый птеродактиль, который в то же время действующий фонтан, – каждая урна с точностью и изяществом отражает личность ее обитателя. Взгляд останавливается на опаленном кукольном ослике из фильма Инго, и меня озаряет. Почему бы не воздать должное праху и Бальтазара, и фильма Инго, их схожему неукротимому духу, ведь оба погибли (может сказать кто-то) по моей вине. Ежедневное напоминание об этом будет моей епитимьей. Я предлагаю Оливье вмонтировать в урну кукольного ослика. Он осматривает его, играется с ним, шевелит подвижными конечностями.
– Я думал, ты не учишь меня делать погребальные урны, – наконец говорит он.
– Прошу, Оливье, не усложняй. У меня горе. Разве не видишь?
Долгое молчание, затем:
– Если вмонтировать в основание урны маленький моторчик, можно сделать так, что ослик будет шевелиться.
– Что он сможет делать? – спрашиваю я.
– Возможно, танцевать. Шагать. Склонять голову в трауре. Умолять.
– А всё сразу не сможет?
– Это будет недешево.
– Деньги – не вопрос, – говорю я и звоню сестре.
Я встречаюсь с редактором Арвидом в его кабинете.
– Думаю, я все еще смогу написать текст, – говорю я.
– О фильме, который никто никогда не видел, – говорит он.
– Да. Но я смогу воссоздать его.
– Новеллизация?
– Ну нет. Это как-то оскорбительно. Я бы не стал это так называть.
– А я бы стал.
– Хорошо. Уверен, я мог бы написать новеллизацию, Арвид, настолько неизгладимым был фильм. Если вспомню.
– Буду с тобой откровенен, Б…
– Не надо.
– Я не верю, что этот фильм вообще существовал.
– Но он существовал. И это был самый важный фильм в истории кинематографа.
– Видишь, вот тут я и начинаю сомневаться в достоверности…
– Смотри. – Я достаю сохранившийся кадр.
– Это что?
– Единственный сохранившийся кадр.
Арвид берет его.
– Осторожно, – говорю я.
Он очень долго его изучает, затем:
– Я не понимаю, на что смотрю.
– На поворотный момент в фильме. Полагаю, это эпизод, когда осветительная решетка падает на
Очень утомительным.