Жена на один год. Марья КоваленкоЧитать онлайн книгу.
сторож признался, что Поташников сам купил мне карандаши и запретил своим подчиненным «выгонять ребенка из сторожки».
Крик, который устроила по этому поводу Татьяна Егоровна, слышен был и на кухне, и у меня в детской. Не представляю, как начбез выдержал такую истерику. Но, к сожалению, одним криком мои «родители» обойтись не смогли.
Этим же вечером Николай Петрович уволил сторожа. Он буквально выгнал его за ворота, не вернув даже личные вещи. А Поташникову «отец» предложил выбор: или тот соглашается на понижение до рядового охранника, или идет вслед за своим подчиненным.
Я с трудом сдерживала слезы, когда подслушивала этот разговор под дверью кабинета. За все три месяца в доме Поташников оказался единственным человеком, который не считал меня недоразумением или балластом. Если бы он ушел, я осталась бы совсем одна.
Но в этот раз мне повезло. СанСаныч что-то тихо сказал отцу. Услышать его слова сквозь толстые стены и прочную дверь у меня не получилось. Зато ответ отца прогремел на весь первый этаж: «Это будет тебе уроком! Брать на работу нового начальника я не стану, придется тебе совмещать!»
Разговор со мной, состоявшийся этим же вечером, мало чем отличался от выговора охраны. Татьяна Егоровна привычно солировала. Поток претензий и наставлений, казалось, никогда не закончится. А Николай Петрович важно хмурился и цокал языком.
Приятного было мало. Меня обвинили и в том, что позорила семью перед соседом, и что чуть не испортила «родителям» все планы. Отделаться без наказания, конечно же, не удалось.
Теперь все мои развлечения сократились до игры на фортепиано, которое я возненавидела еще в первый день своей новой семейной жизни, и участия в приемах важных гостей.
Какая из этих двух «радостей» хуже, я даже понять не могла. С музыкой у меня не ладилось совсем – как оказалось, музыкальный слух отсутствовал напрочь. А после пяти лет в детдоме исчезло ещё и умение улыбаться незнакомым людям.
Куда не кинь, всюду у меня были сплошные дефекты. В конце выволочки Татьяна Егоровна даже заплакала от отчаяния, что я ни на что не гожусь.
До боли в глазах хотелось устроиться рядом с ней и тоже заплакать. Навзрыд. О своем. О грустном. Как плакали дети в кино и телевизионных передачах.
Но я молча дослушала до конца слова «матери» и ушла в свою комнату, так и не проронив ни одной слезинки.
В мой первый или второй день в этом доме такое и представить было сложно. Меня постоянно бросало то в слезы, то в смех. А сейчас с умением плакать случилось тоже, что и с музыкальным слухом – оно исчезло.
Вспоминать причину мне не хотелось. Особенно в этот день! Он почему-то казался очень важным. Но стоило закрыть дверь комнаты, воспоминания сами накрыли тяжелым непроницаемым куполом.
Чтобы понять, насколько мне «повезло», хватило одного разговора в конце моей первой недели. Приемные родители даже не скрывались и не пытались сделать голос тише. Они говорили так, будто в доме нет никого. И обсуждали именно меня.
«Коля, мы наверное ошиблись с выбором. Заведующая так рекомендовала эту