Медея, Мешок и Мориарти. Антон РайЧитать онлайн книгу.
такой кругом капитализм, что с души воротит. Но это с любой системой так. Живешь при капитализме – мечтаешь о коммунизме, живешь при коммунизме – капитализм кажется землей обетованной.
– Мужчины или женщины?
– В смысле?
– В том самом смысле.
– Женщины.
– Запомним… Ален Делон или Бельмондо?
– Бельмондо.
– Почему же не Делон?
– Слишком гламурен. Особенно для мужчины.
– Ну, не все мужчины хотят выглядеть как неприбранная кровать26 (критически взглянув на меня). «Илиада» или «Одиссея»?
– Однозначно, «Одиссея».
– Почему так однозначно?
– А, все эти бесконечные битвы героев в «Илиаде» утомляют. Я вообще не люблю книги про войну, поэтому и «Анну Каренину» предпочитаю «Войне и мир».
– Слишком понятно. Когда нет мужества, то и читать о мужественных людях непросто.
– Да, я не герой, и очень рад этому.
– Ах, как современно это звучит! Славьте меня – я не герой! Я человек мирный. Вчера только ходил зубы лечить, а сейчас пойду в магазин за творожком со сметанкой27.
– Творожок со сметанкой – это очень даже неплохо.
– Угу. Лишь бы не было войны.
– А ты – за войну? Но ведь и Толстой в «Войне и мире» уже осуждает, а вовсе не воспевает войну.
– Верно, и это очень важно. На каком-то этапе всё, что есть в жизни героического, ушло в литературе в приключенческий пласт, а серьезная литература выбрала в герои или более-менее маленького человека, или в любом случае человека скорее рефлексирующего, чем действующего. Настоящий герой в искусстве – это, в лучшем случае, Шерлок Холмс, а в худшем – Шварценеггер с автоматом в руках. Вспомни, например, «Сталкера». Кстати, «Сталкер» или «Пикник на обочине»?
– «Сталкер», конечно.
– А почему, конечно? Хотя можешь не говорить – я и так знаю. Потому что герой в «Пикнике» – настоящий герой, а в «Сталкере» – почти юродивый, а это больше соответствует культурным представлениям о том, каким должен быть герой художественного произведения. Тарковский так и говорил Стругацким: «Чтобы и духу вашего бандита в сценарии не было». А я как раз куда больше люблю Рэдрика Шухарта, чем Сталкера, и кровожадность «Илиады» мне ближе миролюбия «Войны и мира». Вообще, я надеюсь и даже верю, что искусство будущего еще сможет вернуть героизм в «серьезную» литературу и кино.
– Не сможет.
– О, ты решил поспорить с Медеей?
– Да что тут спорить. Писатели – люди мыслящие, а мыслящие люди бесконечно далеки от всех этих ребят с автоматами. Писатель на войне видит прежде всего трагедию войны – и это правильно.
– И что же тут правильного? Война – трагедия для мирного населения, это несомненно. Но сама по себе война вовсе не является трагедией или, точнее, она является трагедией в том же смысле, в котором трагедией является сама жизнь… Для воюющих же – это просто их дело, и очень часто – дело любимое.
– Я и не сомневаюсь, что война в обилии плодит психопатов, влюбленных в войну.
– Ой, не смеши
Фраза, адресованная лейтенанту Коломбо (в неповторимом исполнении Питера Фалька) Хелен Стюарт (в исполнении Сюзанн Плешетт). Мятый плащ и видавшие виды машина-развалюха Коломбо – неотъемлемые атрибуты его во всех смыслах антигламурного имиджа. («Коломбо». 1 сезон. «Мертвый груз»)
« – Лизл, я не герой. – Ах, как скромно и жалобно это звучит! И вы хотите, чтобы я думала: вот ведь как мужественно принимает он свою ограниченность. Но я так не думаю. Вся эта личная скромность – аспект современной капитулянтской личности. Вы не знаете, герой вы или нет, и чертовски решительно настроены никогда не выяснять этого, потому что если вы герой, то вас страшит это бремя, а если нет – страшит определенность». (Робертсон Дэвис. «Мантикора»)