Выше ноги от земли. Михаил ТурбинЧитать онлайн книгу.
домой. Мне нужно работать.
– Нет, я буду здесь.
– Как вас зовут?
– Дарья.
– Послушайте, Дарья, в самом деле, вам лучше поехать домой и выспаться.
– Куда же? – спросила она. – Надо гостиницу. Какая гостиница тут ближе? Мне нельзя уезжать. Только отпустили.
– Не переживайте. Ребенок будет жить.
– Счастье! Две ночи держали. Я говорю им, что никуда не денусь. Взяли подписку. Я же из Москвы. Как я устала! – затараторила она. – Как я устала…
И внезапно она начала оправдываться перед Ильей: стала убеждать, что не виновата, что она ехала ровно, не спеша, а мальчик возник из темноты, что там кругом лес и неоткуда взяться пешеходам.
– Оставьте мне свой телефон и идите отдыхать. Извините, но у нас там…
– Ох, конечно-конечно! – вспомнила Дарья и зажмурила маленькие глаза.
4
Когда Руднев приехал домой, у него начался длинный, темный и туманный, как бессонница, день. Он, будто прибывший с войны в короткий отпуск, разглядывал свою комнату и удивлялся ее спокойствию. В голове слышался родительский плач, но вокруг уже было тихо, и в этой тишине скрывалась большая ложь.
Руднев стянул пальто и завалился в одежде на диван. Война стала необходима ему. Илья был уверен, что стоит прекратить бой или хотя бы подумать об этом, в тот же миг кончится он сам. Что жизнь или имитация жизни невозможна теперь без искупления, и только в работе, в спасении человека от смерти можно его найти. Перед сном мысли становились тягостней – сегодня он опять проиграл. Илье не терпелось вернуться в больницу. Зачем ждать два дня? Пусть бы отдых был только сном, большего не надо. К чему ему лишний день? Пить, бродить, терзаться воспоминаниями? Занимать себя бестолковыми делами – а они все-все бестолковы! В любых внебольничных занятиях Руднев видел только ложь и протест против жизни.
Несколько часов прошли в беспокойной дреме. Приходили полицейские и спрашивали, не умер ли мальчик, и Руднев бежал проверять, как будто в этот миг он и правда должен был умереть. Маша что-то хотела от него: то шприцы, то трубки, а он искал и не мог ей дать, явилась та самая женщина, которая была виновата в аварии, явилась почему-то в красном, искрящемся влагой плаще. Руднев отгонял их всех по очереди, переворачиваясь с боку на бок, затем не выдержал, протер глаза и, наглотавшись воды из-под крана и накинув опять пальто, вышел из дома.
Он пригнулся под козырьком с потухшей вывеской «Гринсливс – Ирландский Паб» и спустился по узким ступеням к просвету входной двери. Внутри было пусто и тихо, стулья задвинуты, барная стойка необитаема и чиста, только под цокольным окошком сидел одинокий человек. Он был широкоплеч, толстоват, имел одичавшую бороду. Пред ним на столе в беспорядке лежали исписанные листы.
– Привет, Федя, – сказал ему Руднев.
Мужчина колыхнулся над бумагами, приветственно поднял ладонь, попытался перекрестить Руднева, но сразу вернул руку как непременную опору.
– Здравствуй, Илюша… Илюша.
По голосу, по пустому движению челюстей и параличу взгляда Илья определил, что Федор трагически пьян.
Руднев подошел к барной стойке.
– Эй,