Ангел западного окна. Густав МайринкЧитать онлайн книгу.
он, тонкие вещи, не какие-то ремесленные поделки. Наконец он заметил герб Роджеров и вдруг замолчал, уставившись на него в глубокой задумчивости, словно опешив. Я спросил, что его так удивило. Липотин пожал плечами, закурил и ни гугу.
Потом мы немного поболтали о том о сем. Уже собравшись уходить, Липотин как бы невзначай обронил:
– Знаете, наш славный Михаил Архангелович Строганов, видимо, не протянет долго, вряд ли докурит начатую пачку папирос. Оно и к лучшему. У него уже ничего не осталось, ни на продажу, ни для ломбарда. Что ж… Такой конец всех нас ждет. У нас, русских, как у солнышка, на востоке восход, на западе – закат. Ну, будьте здоровы!
Он ушел, а я задумался. Значит, старик Строганов, русский барон, с которым я был едва знаком – иногда встречал его в кафе, – собрался в путь и скоро переселится в зеленое царство мертвых, в зеленые угодья Персефоны…[11] Насколько мне известно, жил он впроголодь, пил пустой чай и без конца курил. Когда он бежал из России, спасаясь от большевиков, вывез лишь то, что смог спрятать под одеждой. В том числе пяток перстней с бриллиантами и полдюжины массивных золотых часов – успел рассовать по карманам. На это и жил, пока было что продать, щеголял привычками богатого барина. Курил самые дорогие сигареты, их доставляли некие тайные посредники из восточных стран. У Строганова было любимое присловье: «Земные блага надо обращать в дым, такая и только такая жертва угодна Господу». Но на самом деле старик голодал, и если не сидел в антикварной лавке Липотина, то жестоко мерз в чердачной каморке, снятой где-то в предместье.
Итак, барон Строганов, в прошлом императорский посланник в Тегеране, уходит в мир иной. Что ж… Оно и к лучшему – как сказал Липотин. Я вздохнул, чувствуя странную душевную пустоту, и решил заняться бумагами Джона Роджера.
Взял наугад один листок, потом другой, стал читать…
Вот так я провел целый день, перебирая архив умершего кузена, и в итоге пришел к выводу, что совершенно невозможно привести в порядок эту груду бумаг – тут и обрывки каких-то исторических изысканий, и старинные рукописи: из этих обломков не возвести здание. «Прочти и сожги, – нашептывал мне внутренний голос. – Тлен отдай тлену!»
Вот, например, история известного Джона Ди[12], баронета Глэдхиллского, с какой стати мне интересоваться им? Лишь потому, что этот господин, страдавший, должно быть, пресловутым английским сплином, – один из предков моей матери?
Но выбросить эту гору бумажного хлама не хватает духу. Иногда вещи имеют над нами большую власть, нежели мы – над ними, наверное, они лишь притворяются неодушевленными предметами и жизни в них больше, чем в нас, людях. Я увлекся и не мог оторваться от чтения. Час от часа оно все больше захватывало меня, а почему – сам не знаю. Из беспорядочных фрагментов восстал окутанный сумрачной дымкой старины прекрасный и печальный портрет: высокий дух, жестоко разочаровавшийся человек; жизнь его на заре блистала во славе, к полудню омрачилась,
…
Зеленый цвет традиционно не связывается в мифологии с царством смерти, потусторонним миром и гибелью. В кельтских легендах зеленые холмы предстают обиталищем волшебных духов-сидов (ши), эльфы и фэйри обычно носят платье зеленого цвета. Не исключено, что Майринк помнил об этом факте, выстраивая цветовую символику романа «Ангел западного окна» с его кельтскими, валлийскими и шотландскими подтекстами и мотивами «зеленых зеркал», «зеленой бездны», «Гренландии», «зеленой земли», завладеть которой Джон Ди предлагает королеве Елизавете.
У Джона Ди действительно были кельтские – валлийские корни, правда, его фамилия, вопреки предположениям Майринка, происходит от валлийского du – «черный».
Окончил Кембриджский университет, еще в юности обратил на себя внимание блестящими познаниями во многих областях науки. Преподавал в Кембридже, читал лекции в университетах Лёвена и Парижа. Испытывал большой интерес к сверхъестественному, подобно многим выдающимся умам эпохи Ренессанса, пытался связать науку и магию. Его научным занятиям некоторое время покровительствовала королева Елизавета. В 1564 г. Джон Ди опубликовал ученый труд «Иероглифическая монада», в котором обосновал принципы своего философского учения, вобравшего в себя элементы каббалы, неоплатонизма и пифагорейства. В 1582 г. знакомится с Эдвардом Келли (1555–1595?), юристом, оккультистом, алхимиком и медиумом, при посредстве которого общался с духами. Джон Ди утверждал, что устами Келли ангелы изрекали ему откровения на языке Еноха (по разным источникам, ангела, пророка или праведника, хранителя тайного знания в потустороннем мире, посланца Божьего). Современные историки спорят о том, насколько сам Келли верил в откровения ангелов, глаголавших его устами; не исключено, что он был не ловким авантюристом, каким его изображает в романе Майринк, а искренним адептом учения Джона Ди или безумцем. В 1583 г. по приглашению упоминаемого в романе польского аристократа Альберта Лаского, очевидно, рассчитывавшего получить с помощью алхимических опытов золото, Джон Ди и Келли отправляются на континент и некоторое время подвизаются в Праге, при дворе императора Рудольфа II, известного своим интересом к каббале и различным мистическим учениям, а затем в Варшаве, при дворе польского короля Стефана Батория. Однако и император Рудольф, и король Стефан, видимо, были разочарованы результатами их занятий. Затем пути Джона Ди и Келли разошлись: Келли остается в Праге, где около 1595 г. умирает при невыясненных обстоятельствах (возможно, был казнен, возможно, погиб при попытке к бегству). Джон Ди возвращается в Англию. Королева Елизавета, успевшая охладеть к причудливым планам ученого, тем не менее в 1592 г. назначает его на почетную должность ректора Крайстс Колледжа в Манчестере. Ди занимал ее недолго и вскоре отошел от дел. Впоследствии был забыт. XX в. пережил всплеск интереса к личности и научным трудам Джона Ди во многом благодаря усилиям английского историка Фрэнсиса Йейтса и произведениям художественной литературы, наиболее значительное из которых, кроме романа Майринка, – книга английского писателя Питера Экройда «Дом доктора Ди» (1993).