Метаморфозы. Николай КудрявецЧитать онлайн книгу.
в дураках – ассистент и робот под наблюдением профессора играли в подкидного.
Судорожно сдвинутые шарниры неожиданно жалобно заскрипели – робот снова вытянул из колоды карт шестерку. Парализованный новой информацией, электронный мозг заблокировался, потом очнулся. Системы регулирования лихорадочно принялись настраивать уцелевшие блоки. Ассистент, заметив это, радостно завопил, оповещая о выигрыше. Но такого нахальства не выдержала даже металлическая душа! Резервная и аварийная системы мгновенно направили в стальную голову энергоресурсы всего организма. Неуклюжий механизм конвульсивно задвигался, пытаясь возразить… и навеки замолчал.
Профессор задумчиво смотрел на железо со следами окалины и пытался сообразить: что же все-таки вдохнуло в робота душу?
Мона Лиза
– Нету больше нашего учителя, – ввалившись в избу и опустив лохматую голову, простонал комиссар.
Собравшиеся молчали. Полуголодные, оборванные, они смотрели на комиссара и чего-то ждали. И было невыносимо тяжело от их молчаливых вопросов. Комиссар чувствовал, понимал, что он не может, не имеет морального права обмануть надежду, которую он видел в устремленных на него взглядах. Люди видели в нем олицетворение новой власти.
«Надо во что бы то ни стало продолжить занятия. Но что я могу рассказать им? – думал комиссар. – Что? Как умирают их мужья? Но они лучше меня знают это. А что еще я видел в окопах все это время? Ничего».
Он медленно обвел взглядом закутанных в лохмотья женщин и детей, голые стены, продырявленные осколками снарядов, выщербленный пулями пол, грубо сколоченные лавки… В щели просачивался первый морозец, здоровый, но еще не окрепший, и люди ежились то ли от его непривычного прикосновения, то ли от неуюта и голода. На одной стене висела перекосившаяся рама с репродукцией, скрытой под слоем пыли. «Наверное, после обстрела присыпало, – подумал комиссар. – Что-то я ее не припомню раньше, неужели учитель повесил?»
Он подошел к картине, ушанкой протер полотно, оценивающе посмотрел на изображение и прочитал по слогам уцелевшие буквы: «Ле-о-нар-до да Вин-чи…» Из-под слоя пыли выглядывало женское лицо. Оно как-то странно улыбалось, и в этой улыбке комиссар почувствовал насмешку. «В стране голод, тиф, война, гибнут тысячи людей, а эта упитанная буржуйка улыбается», – едва не взревел комиссар, хватаясь за кобуру, но неожиданно, словно сквозь пелену из далекого прошлого, до его сознания начал доходить смысл надписи. Леонардо да Винчи… Великий художник эпохи… И он промолчал.
«Какой же эпохи этот Леонардо, – силился вспомнить комиссар, напрягая память. – Зарождения или Возрождения? И зачем боевой товарищ, учитель и большевик, принес сюда эту картину? А может, она вдохновляла людей на боевые подвиги, – неожиданно подумал он, – а мы вот здесь ничего о ней не знаем… И я что-то слышал про Давинчи… А что, если этот самый Давинчи жил в эпоху Зарождения мировой революции и изобразил здесь завтрашний день, свободную женщину из светлого будущего? Вишь, какая она пышная и улыбается. А люди сидят и ничего не знают.