Скатерть английской королевы. Михаил БаруЧитать онлайн книгу.
сбились на кривые улочки, перегороженные домами как бог на душу положит. Отчего-то не любим мы ничего прямого, а любим загогулины. Не в одном, между прочим, Спасске я такое видел. Тут, конечно, хорошо бы теории подпустить, почему так и отчего, но… нет. Это пусть теоретики размышляют. Я все же склонен думать, что городской архитектор где-нибудь в Н-ске или в М-ске, если подойти к нему с правильной стороны да не с пустыми руками… может подписать… да все, что нужно подписать, то и подпишет. Еще и печать поставит.
14
Пройдет ровно сто тридцать два года, и в тридцать седьмом году потомок помещика Стерлигова Иван Дмитриевич Стерлигов, человек крайне неуравновешенный, шизофренического даже склада характера, сообщит куда надо о том, что в Рязанском краеведческом музее созрел «эсеро-террористический заговор». Двадцать пять человек отправятся по его доносу в лагеря. Впрочем, и он сам, как «чистосердечно» во всем признавшийся, попадет в ту же мясорубку. Среди тех, кто отправился из-за Стерлигова на десять лет на Колыму, а потом еще на пять лет в ссылку в Красноярском крае, был Георгий Карлович Вагнер – искусствовед, выдающийся специалист по древнерусской архитектуре, именем которого и назван Спасский историко-археологический музей. Георгий Карлович родился в Спасске-Рязанском и детство провел в имении дедушки, в Спасском уезде. О «заговоре» и о том, какую роль в нем сыграл Стерлигов, я узнал из воспоминаний Вагнера, которые он написал уже тогда, когда можно было об этом вспоминать – в девяносто втором году. Частью эти воспоминания были опубликованы в нью-йоркском «Новом журнале», частью в «Московском курьере». Печатались они и в спасской газете «Знамя». Та часть, в которой описывается детство Георгия Карловича, проведенное в селе Исады возле Спасска в имении дедушки, вызвала, мягко говоря, неоднозначный отклик среди его земляков. Вот что пишет по этому поводу сам Вагнер: «…хочу сказать, что публикация моих детских воспоминаний о „земном рае“ у дедушки в Исадах, доброжелательно встреченная в центральной прессе („Русский курьер“), подверглась неприязни со стороны некоторых читателей моего родного города Спасска. Основание: как это человек, родители которого жили „не своим трудом“, мог предложить газете свои воспоминания? Читатель настоящих воспоминаний, вероятно, догадается, с чьей стороны была выражена классовая неприязнь. Увы, дух большевизма в провинции очень силен»*. С тех пор прошло почти четверть века, а дух большевизма все никак не ослабнет. И не только в провинции.
15
Под афишей на полу стоят три швейные машинки «Зингер». Швейные машинки «Зингер» для наших провинциальных музеев – все равно что бивни мамонтов. Без них не обходится почти ни одна экспозиция. Одна из музейных швейных машинок до недавнего времени была на ходу, и на ней даже подшивали все музейные шторы до тех пор, пока какой-то посетитель не украл из нее челнок.
16
Спасский уездный комитет бедноты
*
Дедушка Георгия Карловича, Владимир Николаевич Кожин, называл Спасск не иначе как Свинском. На подаренном внуку альбоме с репродукциями Айвазовского в конце дарственной надписи он сделал приписку: «Город Свинск». Мы, конечно, спишем этот Свинск на счет обиды выгнанного новой властью из своего дома дедушки.