Улицы полны дождя и ночи. Никита БожинЧитать онлайн книгу.
что доска не просто не убрана, на ней рисунок, нарисованный мелом. На мгновение я замер, потом отошел на пару шагов назад, чтобы рассмотреть это художество. Передо мной развернулась целая панорама, представлявшая собой некую часть города, возможно вымышленного, видимо это улица, или даже закоулок, старой кирпичной постройки вдоль которой располагались не то магазины, не то кафе и всюду шныряли люди, вдали виднелся парк, полный деревьями, а нал густыми кронами торчала полусфера колеса обозрения. От картины веяло движением и энергией изображенной улицы, живого города, настоящей жизни; глядя на нее, я мысленно перенесся в изображение, в этот незамысловатый сюжет с четкими деталями, в то же время выполненными чудными штрихами. Сочеталась простота метода рисования и его гениальность. Я не такой уж ценителем искусства и особенно изобразительной его части, но этот шедевр на темно-зеленой доске белым мелом не мог не отметить.
Так вот чего они сидели как мыши, вот чего они ждали. Моя реакция была для них тем самым заветным мигом, чтобы я вынес вердикт этому творению. Поспорили, может? Возможно, они ждали, что я абсолютно безжалостно сотру его и даже не предам внимания тому, что там изображено, будь то хоть рисунок ожившего Микеланджело, ответ на тайны мироздания или задача с прошлого урока. А может они ждали, что я еще и начну допытывать у них, кто же это сделал, с той целью, чтобы при всех, демонстративно отругать наглеца, посмевшего осквернить доску перед такой важной контрольной, ведь доска вообще должна быть чистой, за это я иной раз и выговаривал (по настроению), особенно если знал, что доска измалевана специально перед уроком. Но вот, что удивляло меня тогда: находить доску в неубранном виде мне нет-нет, да приходилось, и помимо записей на ней, убогих рисунков уровня наскальной живописи и всяких графиков и формул, встречались даже неслабые матерные слова, а иногда еще и в рифму. Ладно, хоть не про учителей там писали, а все больше друг про друга, да так по мелочи. То ест, грязная доска считалась делом обыденным и никогда ученики особого внимания на моей реакции на это не заостряли, даже когда на доске красовались аккуратно выведенные буквы, складывающиеся в ругательства, а тут они словно ждали некоего всплеска, словно я взорвусь. Никак кто-то пустил слушок о моем строгом материализме и скепсису по отношению к творческим упражнениям.
В то же время, в классе знали о моем хорошем отношении к ученикам умным, старательным и просто тем, кто себя прилично ведет. Все знали, что особо я выделял среди всех Анну, сочетавшую в себе три почитаемых мною качества в учениках. Тогда, я едва лишь успел толком рассмотреть этот рисунок на доске, как из класса услышал ехидный выкрик, походивший на ябедничество: «А этот Анна нарисовала!».
«Анна?» – подумал я тогда про себя – «Как восхитительно она рисует… это же просто… невероятно, создать такое творение на доске, обычным белым мелом, единственным мелом и все! Я все больше понимаю,