Многоликий странник. Кирилл ШатиловЧитать онлайн книгу.
все прекрасно понял: постоянная близость к Локлану делала из него незаменимого осведомителя, вероятно, любящего свою дочь больше, нежели молодого, неоперившегося, но уже весьма влиятельного хозяина. Надо ли говорить, как мерзко стало у Олака на душе от осознания своей новой роли, и все же ему сделалось еще хуже, когда он ясно ощутил всю невозможность ей сопротивляться. Да, он будет доносить на Локлана, если от этого зависит судьба его дочери. Да, он готов унижаться перед главным писарем, если тот обещает всячески содействовать безоблачной жизни Орелии, тем более что об этом унижении будет знать только он да поруганная совесть Олака. Приняв это решение, Олак потерял сон и старался как можно реже попадаться Локлану на глаза. В Вайла’туне он тоже с тех пор не появлялся до сегодняшнего утра, когда его послали за гончаром. Душой он рвался к Орелии, но боялся, что не вынесет встречи с ней. И потому, что стыдился своего предательства, на которое пошел ради нее, и потому, что обаяние ее юности, нет-нет да и искушало его. В этом тоже был виноват Скелли с его грязными намеками. Нет, конечно, Олак ничего такого даже в мыслях не мог себе представить, однако сейчас ему особенно отчетливо вспоминались те короткие дни, что он провел с дочерью под одной крышей, и то незабываемое ощущение, которое он испытывал при виде ее гибкой фигурки и гладкой загорелой кожи, когда она, думая, что за ней никто не наблюдает, спустившись в густо заросший акацией сад и сбросив одежду, принимала по утрам солнечные ванны. Он не отваживался расспрашивать ее о жизни в Обители Матерей, однако подобная раскрепощенность никак не вязалась в его сознании с представлениями о строгости царивших там нравов. Орелия добилась от отца разрешения, когда ей заблагорассудится, выводить из стойла одного из двух принадлежавших ему коней, накрывать его тяжелой серой попоной с перекрестиями желтых полос – намек на родство с потомками Дули – и в одиночку кататься по узким улочкам Малого Вайла’туна. То, что он всегда считал верхом неприличия, для нее почему-то казалось само собой разумеющимся. На все его робкие попытки навязаться к ней в провожатые, что было сложно, поскольку большую часть времени он по-прежнему проводил в замке, или приставить к ней кого-нибудь из доверенных мергов, Орелия лишь с улыбкой отмахивалась и говорила, что ей нравится гулять одной, наедине со своими мыслями. О чем она думала, оставалось для Олака загадкой, хотя в душе он даже радовался, что дочь не ищет обременительных знакомств и не спешит вести в дом первого встречного. Ревновал ли он? Да, наверное. Хотел сохранить для себя? Нет и еще раз нет! Просто она так долго жила только в его сердце – маленькое, беззащитное, кричащее в пеленках существо, – что сейчас, обретя ее во плоти и крови, он старался дать ей любую возможность жить полной жизнью, не оглядываясь назад и не имея повода упрекать его за честность, обернувшуюся предательством.
– Ты уверен, что хочешь остаться в замке?
Олаку сперва показалось, что это к нему обращается