В обители грёз. Японская классическая поэзия XVII – начала XIX века. Поэтическая антологияЧитать онлайн книгу.
бундзин, как правило, мало заботились не только о богатстве, но и о мирской славе, хотя, например, Камо Мабути, Таясу Мунэтакэ и Кагава Кагэки получили то и другое при жизни, Басё и многие его ученики – Роан, Рёкан и Акэми – влачили свои дни в бедности, а Котомити, кроме того, еще и был предан забвению после смерти. Его «реабилитировали» только в конце прошлого столетия благодаря стараниям выдающегося реформатора стиха Масаока Сики. Тем не менее истинный удел поэтов определила история, сохранившая их творения для благодарных потомков.
Суггестивная японская поэзия, рассчитанная на многозначность полутонов, играющая лунными бликами реминисценций и аллюзий, кодирующая гаммы переживаний в символике иероглифа и мельчайших лексических нюансах, в сущности, не может и не должна быть понята до конца. «Явленный путь не есть истинный путь», – учили древние. Каждый находит в стихотворении что-то свое, сугубо личное, либо не находит ничего. Если же образ трактуется всеми одинаково, значит он не удался, не стал нитью, связующей сердца поэта и читателя.
Западный художник (до наступления эры модернизма, а тем более – постмодернизма) всегда стремился создать законченное произведение искусства, которым можно наслаждаться как идеалом прекрасного. Между тем японские поэты и живописцы, каллиграфы и мастера чайной церемонии ставили перед собой совсем иные цели, нежели создание идеала. В их творчестве, дающем лишь намек на истинную красоту и мудрость бытия, содержится некий шифр мироздания. Ключом к шифру владеют посвященные, и чем выше степень посвящения, тем глубже проникновение в «печальное очарование вещей» (моно-но аварэ), в «сокровенную суть явлений» (югэн). Искушенный ценитель улавливает глубинное содержание образа в сложном переплетении вариаций подтекста, в напластовании оттенков смысла. Встречное движение мысли и чувства дают единственное, неповторимое впечатление момента, своего рода эстетическое прозрение. Из творческого взаимодействия сил, созидающей и воспринимающей, рождается «сверхчувствование» (ёдзё), которое и приоткрывает перед человеком тайну бытия.
Не менее важное, освященное традицией направление в поэзии эпохи Эдо представлено творчеством мастеров канси позднего Средневековья. Среди них можно найти ученых-конфуцианцев и буддийских монахов, людей состоятельных и бедняков, гедонистов и аскетов, государственных мужей и горных отшельников. Имена Исикавы Дзёдзана, Гиона Нанкая, Кан Садзана, Рая Санъё, Янагавы Сэйгана, также принадлежавших к кругу мастеров культуры бундзин, в свое время пользовались не меньшей известностью, чем такие, как Кёрику, Бусон или Тан Тайги. Всех их объединяет любовь к китайской литературе, преклонение перед китайской классикой и сознание ее неизбывной важности для создания поэзии масштабных форм, мощных образов. Эдоские канси продолжили традиции как пейзажной, так и гражданской лирики, которая всегда дополняла в Японии лирику малых форм. Серьезность этой мощной древней традиции оттеняет жанрово-стилистическую пестроту поэзии XVII–XIX вв., в которой бурлили и клокотали