Миссия в Москву. Воспоминания доверенного лица президента Рузвельта о советской стране, ее лидерах и народе. Совершенно секретные донесения Белому дому. Джозеф Эдвард ДэвисЧитать онлайн книгу.
советские законы и действовал с открытыми глазами. И конечно, здешняя ситуация – исключительно их дело, и любое мое вмешательство, особенно будь моя просьба отклонена, могло бы поставить администрацию в неловкое положение. В данных обстоятельствах это было бы весьма неуместно.
Сразу же по окончании заседания я пригласил наших корреспондентов, включая Дюранти, Дьюэла, Наттера и Бесса, к себе в резиденцию перекусить, и мы вместе подробно все обсудили. В оценках происходящего все были со мной единодушны.
Среди здешних корреспондентов преобладает мнение, что независимо от мотивов, которые могли подтолкнуть на столь необычные массовые признания, обвиняемые в целом говорят правду, по крайней мере частично, и что обвинение представило убедительные доказательства существования широко распространенного заговора Троцкого с целью уничтожения нынешнего правительства. Здесь мы снова усматриваем параллель с Французской революцией.
Лично мне было очень интересно следить за этим процессом, и я присутствовал на каждом заседании.
Если бы требовалась какая-либо демонстрация мудрости и целесообразность принципов англосаксонской юриспруденции для защиты обвиняемого с помощью презумпции невиновности, права на адвоката, права на отказ свидетельствовать против самого себя, предписания habeas corpus[11] и здравого смысла англосаксонского права от Magna Charta[12] до Билля о правах, то она была бы найдена в этом процессе. Такие процессы, даже когда дьявол не врал Христу: «Знаю, что Ты Сын Божий», иногда могут установить истину, но Бог всячески оберегает индивидуальную свободу и личные права в любом случае, независимо от их юридического подтекста.
Пишу это вам лично и без протокола[13].
Искренне ваш,
Джозеф Э. Дэвис
Дневник Москва, 30 января 1937 года
13.00 – заезжал посол__________. Он крайне настроен
против советского режима. Что касается процесса над группой Радека, который стал сенсацией для дипломатического корпуса на этой неделе, он считает, что все подстроено и продиктовано внутренними распрями между старыми большевиками. Он считает, что признания добыты с помощью всевозможных угроз и физического воздействия на обвиняемых. Мне он рассказал необычную историю, которую только сам что услышал. Оказывается, на Украине арестован польский гражданин по обвинению в шпионаже. Польское посольство, как он понял, не смогло добиться его освобождения, поэтому арестовало двух видных советских деятелей в Польше. Это привело к обмену заключенными на границе. Поляк оказался весьма больным человеком, был взят под наблюдение и госпитализирован польскими медиками. Те пришли к выводу, что тот в бессознательном состоянии был накачан атропином или каким-то подобным препаратом, который ему вводили в пищу с целью ослабления воли[14]. По его мнению, это стало одной из причин нынешних признаний на суде. Он также предположил, что причиной
Название происходит от начальных слов приказа судьи «Habeas corpus ad subjiciendum» – «Ты обязан доставить человека в суд». Предписание хабеас корпус приказывает тем, кто содержит заключенного, привести его к судье, чтобы суд мог проверить правовые основания его содержания под стражей.
Великая хартия вольностей.
В письме своему другу Артуру Кроку я не написал, что собираюсь в неофициальной обстановке обсудить этот вопрос кое с кем из советского правительства, потому что не был уверен в правильности такого шага.
Как обычно, большую помощь оказал Хендерсон. Я обсудил с ним этот вопрос, и он, похоже, счел, что с дипломатической точки зрения не будет таким уж неуместным, если я обсужу такого рода личный вопрос с соответствующими должностными лицами и если четко обозначу, что делаю это не в своем официальном качестве. И вот я встретился с президентом Калининым, премьером Молотовым и министром иностранных дел Литвиновым. «Очевидно, – сказал я, – целью дипломатического представительства в Соединенных Штатах и в Москве является содействие дружественным отношениям и лучшему взаимопониманию». Поэтому я взял на себя смелость лично и совершенно неофициально предложить им серьезно рассмотреть вопрос о Ромме. Я подробно остановился на способностях, высоком характере, положении и позиции американских журналистов и на том, что это не может не оказать благотворного влияния на общественное мнение в Соединенных Штатах, если советское правительство сможет учесть их мнение относительно верности Ромма своему правительству в том, что касается его поведения в Вашингтоне. Вполне уместно, что свидетельства такого рода должны быть рассмотрены в связи с вопросом о виновности Ромма. Предложение было воспринято со всей учтивостью. Молотов заявил, что ценит мои добрые намерения и приветствует высказанные предложения. С другой стороны, сказал он, к сожалению, «господа журналисты» в Вашингтоне не в курсе всех фактов. Поэтому он надеется, что свои окончательные суждения они отложат до тех пор, пока не будут вскрыты все факты. Его правительство не может брать на себя никаких обязательств до тех пор, пока вся ситуация не будет тщательно изучена. Если, однако, останутся сомнения, они с большим вниманием отнесутся к заявлениям американских журналистов в Вашингтоне. Я уехал с ощущением, что если что-то еще можно сделать, то это обязательно будет сделано. Конечно, бедняга Ромм не оставил себе шансов после того, как закончил давать показания в открытом суде.
В любом случае он не был предан публичному суду, и мне сообщили, что его отправили на работу в глубинку. Когда позже я беседовал об этом деле с послом Уманским, тот сказал, что именно акция американских газетчиков спасла ему жизнь, поскольку «сведения о деятельности Ромма весьма невеселые».
В последующем обсуждении этого «атропинового» отчета другой дипломат из соседней страны заявил, что не стал бы верить этой истории в силу ее предвзятости и враждебности. Он сослался на описание Брюсом Локкартом препарата («британский агент»), который получал, когда был арестован по подозрению в причастности к покушению на Ленина, а также привел заявления об отрицании принудительных мер третьей степени со стороны обвиняемых на процессах о государственной измене. Тем не менее ради той ценности, которую оно может представлять, вот это заявление.
Советское правительство опубликовало английские переводы материалов этих двух судебных процессов о «чистках», на которых я присутствовал. С согласия Министерства иностранных дел я смог приобрести пятьдесят или шестьдесят дубликатов каждого из них, которые послал различным друзьям в Соединенных Штатах. Возможно, читателю будет интересно узнать, что два весьма известных юриста, один из которых был помощником генерального прокурора при администрации президента Вильсона, достопочтенный Чарльз Уоррен, автор недавней книги о Верховном суде США, а другой – достопочтенный Сет В. Ричардсон, помощник генерального прокурора при администрации Гувера, сказали мне, что с интересом ознакомились с материалами процесса и что каждый из них пришел к выводу, что, по их мнению, представленные доказательства не предполагали никакого другого приговора, кроме обвинительного.