Собрание стихотворений. В 2 томах. Том 1 и 2.. Олег ЮрьевЧитать онлайн книгу.

      Что ночью щелкает, когда не дождик черный,

      что щелкает всю ночь кристальный свой орех?

      Но что это за звук – другой! – за щелкой шторной:

      чревовещанье гор? столоверченье рек?

      Так тихо прожил ты дождя десятилетье —

      на лапках беличьих в колючем колесе,

      в фонарной прожелти, в воздушном фиолете,

      в графите, меркнущем по круглому шоссе,

      но что-то дернулось и стукнуло; подуло

      в земле – очнувшейся, как ты, в чужом поту;

      и реки сдвинулись; и поползли от гула

      холмы далекие, колебля темноту.

      что уже… ладно… раз занесло нас

      на разогнавшем созвездья валу

      в этих долин голубую наклонность

      в этих хребтов лиловатую мглу

      ну так пойдем – поглядим нелюдимо

      как облаков подтлевают копны

      и выступает из гладкого дыма

      пепельный шарик ранней луны.

      Чтоб не слышна была тишина

      от половины восьмого и до десьти,

      швейные машинки придумал Бог,

      к винограду пристрачивающие лозу.

      Но если сломается хотя бы одна,

      других без механика не завести —

      на иголку накручивается клубок,

      гроздь на грозди громоздится внизу.

      Раз на пятнадцать лет рвется, бывает, нить

      (что-нибудь в августе или в первые дни сентября,

      пропахшие виноградным дымом и дождевым серебром).

      Свеча не шевéлится, свет затекает за обшлага.

      Тучнеют и распускаются облака.

      Это Его тишина. А за нею негромкий гром.

      Это Он говорит, собственно говоря.

      В кустах что-то щелкает: значит, пришли чинить.

      О белых полях Петербурга рассеянней сны и неверней,

      чем поздние жалобы турка и франкфуртский выстрел вечерний,

      и тиса тисненая шкурка из плоских затупленных терний.

      А черных лесов Ленинграда, шнурованных проволкой колкой,

      под звездами нижнего ряда и медленной лунной двустволкой

      еще и сновидеть не надо – они за защелкой, за щелкой.

      Когда разлили на горé

      Луну в граненые стаканы,

      Деревьев черные каре

      Сверкнули смутными штыками.

      Пришел указ для смертных рот:

      Под граммофонный треск музы´ ки

      По двести грамм на каждый рот,

      На каждый рот, на безъязыкий.

      Деревья дóпили луну

      И капли отряхнули с веток,

      Во тьму, на зимнюю войну

      Они ушли