Золотой скарабей. Адель АлексееваЧитать онлайн книгу.
ведет к утрате собственной личности”. Тут я никак не могла утерпеть и прямо спросила Львова: “И вы согласны с ними?” – “Нет, – отвечал он, – по той простой причине, что я сторонник активной, деятельной жизни, верю в культуру и искусство! Им буду служить”.
“Добрая или злая природа человеческая?” – о сем шла речь. Руссо принимает человека за чистый лист бумаги, на котором окружение “наносит свое влияние”. Львов усмехнулся по обыкновению:
– С львиной породой рождается человек, только люди делают его овечкой…
Уж два дня миновало, а у меня еще звучат в ушах голоса их: “Ах, полотно, писанное Рафаэлем! Богоматерь в сокрушенном отчаянии по правую сторону, Мария Магдалина по левую, и лицо совершенно заплаканное!.. А Грёз, Грёз – что за художник, слезы так и наворачиваются на глаза!..”
Да, забыла еще сообщить: Капнист предложил поставить драму Княжнина “Дидона”. Вот смельчак! Княжнин “в высших кругах на подозрении”, его судили, приговорили к “лишению живота”, если бы не Разумовский – несдобровать. Но я, конечно, согласилась играть Дидону – властительницу Карфагена! Мне по нраву сей образ: любящая сильная женщина отвергает трон, союз с нелюбимым человеком. Зимой будем репетировать сию драму, так что скорее приезжай, любезная Сашенька! Впрочем, батюшка и матушка, знаю, не отпустят тебя из усадьбы, пока не грянут холода.
На сем прощаюсь, милая Саша, и жду ответа.
М.»
«Сентября 10 дня 1777 г.
Дорогая сестрица Сашенька! Вот опять тебя увезли, а я тут осталась. Села я за стол, чтобы описать тебе вчерашний день. Ты меня, как никто, поймешь – ведь и ты, кажется, имеешь амурные отношения с одним человеком, который явился к нам из Украйны (молчу, молчу!).
Итак, вчера мы с Львовинькой встретились на Островах. Было еще светло, красочные лучи солнца устремлялись за горизонты. Знаешь ли ты, что с человеком, любезным твоему сердцу, те лучи еще красочнее! Мы глядели на рощу, на сосны, березы и мысленно беседовали с природой. Радость, кроткое чувствование заполняли мое сердце, но… все же пурпурные последние лучи солнца навевали настроение скоротечности жизни. Все располагало наши души к размышлениям, и я с наслаждением слушала его умные речи.
Ах, Сашенька, если б ты видела, каким было его лицо в те минуты! – оно подобно было рокоту волн… А потом Николай Александрович обнял меня, прижал к себе руку мою, и я чуть не потеряла сознание. Трепетала, как птичка, и не могла вымолвить ни слова…
Но – увы! – не дано нам свободно предаваться счастливым мгновениям, и тут встала опять меж нами стена: оттого, что заговорил он о будущем нашем.
– Машенька, – говорит, – душа моя, только с тобой могу я повязать свою жизнь, а если не отдаст твой отец за меня – так или в монастырь уйду, или жизнь порешу.
– Что ты, – говорю, – Львовинька, желанный мой, да разве можно такое говорить? Ведь и мне без тебя жизни нет!.. Смилостивится когда-нибудь батюшка.
– Когда же? Нет сил ожидать… Богатство твое – помеха, и не надо мне того богатства! Любовь – лучшее