Книга Атлантиды. Святослав РомановЧитать онлайн книгу.
что, многого наслушавшись и ничего не изучая, будут воображать себя многознайками и, как мнимые мудрецы вместо истинных, останутся большей частью невеждами и несносными в общении людьми“»[6].
Этот фрагмент стоит перечитать еще раз хотя бы из-за последних фраз: уж очень изображенный Платоном образ напоминает многих из «чистых ученых». «Несносность» таких мужей может быть «шпилькой» по отношению к Аристотелю, ведь последнюю часть «Федра» Платон писал в конце жизни и конфликт с учеником наверняка уже назревал.
Тем не менее для нас главное другое. Во-первых, письменная речь – только «памятка», не более того. Здесь тезис Платона подтверждают современные антропологи, полагающие, что «всеобщая грамотность» привела к утере человеком многих внерациональных мнемотехнических способностей – например, способностей к запоминанию огромных фрагментов текста, в том числе и на незнакомом языке[7]. К тому же чтение не может заменить размышления – а Платон вслед за Сократом настаивал, чтобы ученики думали сами, не позволяя за себя думать кому-то другому: обществу, родителям, даже учителю.
Во-вторых, перед нами возникает Египет, место, где разворачивается знаменитая беседа Солона с неназванным жрецом, изображенная Платоном в «Тимее» и «Критии». Тевт – это явно египетский бог Тот, создатель письменности и владыка божественных словес. В Греции с ним отождествлялся Гермес, который также являлся вестником богов и был, по одной из традиций, отцом Пифагора (точнее, некоего Эвфорба, который спустя несколько жизней возродился в качестве Пифагора).
В-третьих, Платон прямо подтверждает, что устная традиция в древности была более надежной. Поэтому следующий ниже рассказ Крития – кстати, двоюродного дяди Платона – о беседе их предка Солона с египетскими жрецами, имевшей место более чем за 150 лет до описываемых Платоном в «Тимее» и «Критии» событий, не должен вызывать у читателя сомнений в правдивости и адекватности. Предания, передаваемые из поколения в поколение, в древности обрастали куда меньшим числом вымыслов, чем в наше время. Тот факт, что египетские жрецы будут ссылаться на «священные записи», не должен нас смущать. Иероглифическая письменность Египта считалась греками более совершенной, чем греческая или финикийская буквенная (которую и придумал Тевт). Иероглиф, как это объясняли более поздние платоники, является прямым изображением смысла вещи, в отличие от буквенного письма, передающего звучание слова, выступающего в языке лишь знаком вещи.
Крантор из Сол, платоник, принадлежавший ко второму поколению «студентов» Академии, впрочем, имел на этот счет собственное мнение. Он был первым из последователей Платона, который написал комментарий на «Тимей» и в этом комментарии утверждал, что основатель их школы в «Тимее» и «Критии» изложил свою собственную беседу с египетскими жрецами, вложив ее в уста Солона. Если это так, то рассказ Платона становится еще более достоверным.
Итак,
1 Здесь и далее фрагменты из диалогов Платона публикуются в переводе В. Н. Карпова. В перевод внесена необходимая (в основном стилистическая) правка.
Недаром Критий будет говорить, что он столь хорошо запомнил рассказ именно потому, что слышал его в детстве; в зрелом же возрасте он едва ли удержал бы его в памяти.